Черный буран. Михаил Щукин

и где они очутились.

      Бородатый мужик сверкнул рысьими глазами, отрывисто стал спрашивать:

      – Кто такие? Куда и откуда? Зачем?

      Один из задержанных глухо, простуженно кашлянул и, помедлив, ответил:

      – Мобилизованные мы, в августе прошлого года. В боях не были – отступали. Заболели тифом. Недавно на ноги встали, теперь домой идем, в Новониколаевск.

      – И за каким же лихом вы такими кругами добираетесь? Вам по железке – прямой путь, а вы в глухомань залезли. А?

      – По деревням шли, на работу подряжались, за продукты. А тут сбились с дороги и заблудились.

      – Ну-ну, – мужик резко поднялся с лавки, по-кошачьи бесшумно прошелся по половицам. – Значит, заблудились, да и замерзли до костей… Беда-а-а! Тогда прошу к столу, обогрейтесь, поешьте. Как говорится, чем богаты… Раздевайтесь, грейтесь. Как звать-величать-то?

      – Федоровы мы, братья, Иван и Кузьма.

      – А я Конев, Василий Иванович. Ну, давайте к печке, оттаивайте.

      На лицах конвойных – сплошное недоумение. Переглядываются друг с другом, ничего не понимают. Братья Федоровы между тем, второго приглашения не дожидаясь, прилипли к теплому боку печки – не оторвать. Василий Иванович, не оглядываясь на них, прошел к столу и широким ножом принялся пластать хлеб и сало; напластав, вытянул из-под стола стеклянную четверть с сизым на цвет самогоном, заткнутую чистой холщовой тряпочкой, откупорил, понюхал и сморщился. А затем, так же щедро, как резал хлеб и сало, набухал полнехонькими две кружки – всклень.

      – А ну, братья Федоровы, кончай печку обнимать, давай к столу, изнутри обогрейтесь. А вы, ребята, – обернулся к конвойным, – с той стороны пока посторожите.

      Конвойные вышли. Василий Иванович подождал, пока братья Федоровы выпили и поели, заново их оглядел по очереди рысьим взглядом, словно продолжал в каждого прицеливаться, и лишь после этого негромко, почти шепотом, сказал:

      – А признайтесь-ка честно, ребята, вы не меня искали? А? Иннокентий Сергеич? Ипполит Сергеич? Может, признаетесь? Как-то негоже братьям Шалагиным добрых людей обманывать.

      Ответа ему не последовало.

      – Ладно, – легко согласился Василий Иванович, – не желаете говорить – спрашивать не буду. Пока не буду. Идите, поспите, подумайте, а там потолкуем. Одно только мне сейчас скажите – Антонина Сергеевна жива?

      И замер в ожидании ответа.

      3

      На грязной стене, приляпанные толстым слоем клейстера, серели листовки Чекатифа[1]: «Вошь – убийца человека! Уничтожайте насекомых!» На полу, под листовками, пластами валялись люди. Иные из них, совершенно отупев от голодухи и болезни, лежали не открывая глаз, а если через силу поднимали тяжелые, воспаленные веки, то взгляды у них были совершенно отрешенными, будто они смотрели уже с того света.

      Время от времени появлялись санитары в затасканных рваных халатах, начинали громко кричать и ругаться, пытаясь поднять лежащих, но их никто не слушал

1

Чекатиф – чрезвычайная комиссия по борьбе с тифом.