Никто не хотел воевать. Виктор Елисеевич Дьяков

вместо украинской армии ты служил в российской, в какой-нибудь дыре. А в России, куда ни глянь почти везде дыры, в которых либо в бытовом плане жить нельзя, либо от черных проходу нет. Да и в самой армии здесь сейчас, говорят, черные над всеми издеваются…

      Леонид и сам не горел желанием служить и не противился, что родители для него «сделали» липовую болезнь. Но все же до такой степени не чувствовать себя россиянином как родители он уже не мог. Сказывалось, что вторую половину своей жизни он провел не в Донбассе, а в Курске и Москве. Тем не менее, и родился и пошел в школу он еще там, под Донецком, более того, почти каждый год лето проводил там же, у бабушки. Он отлично знал тамошние настроения. Знал, что в Донбассе большинство населения, в отличие от Крыма, в Россию не рвалось. Возможно, если бы восстановили Союз, дончане это бы приветствовали. С детства он помнил, как причитали по развалившейся державе отец и мать. Его отец был русским, мать украинкой, как и тетка, но на самом деле они не являлись ни тем, ни тем, они были советскими людьми и в той советской жизни им жилось относительно неплохо, хотя это они в полной мере осознали только после гибели Союза. Они бы с удовольствием вернулись в то время, но увы…

      Для Леонида стало неожиданностью, что после двух лет обучения в курской школе, где требования мало отличались от его первой поселковой школы, в московской оные окажутся настолько высокими, что он поначалу просто «не потянул» – у него возникли серьезные проблемы с успеваемостью. К тому же за то десятилетие, что прошли с развала Союза до переезда Прокоповых в Москву… Москва за этот период прошла несколько иной «путь», чем Донбасс и русская провинция. Во всяком случае, советского в московской жизни осталось куда меньше, чем в том же Донбассе. Тяжело адаптировался в мегаполисе Леонид. Но чем больше он «врастал» тем дальше в своих мировоззрении он уходил от «донецких» взглядов родителей. Мать и отец, даже относительно приноровившись к своей новой «рыночной» жизни, в душе оставались советскими, хоть и с особой донецкой спецификой. Нет, не совками в общепринятом смысле этого термина. Они по натуре многое взяли от бабки Леонида, Стефании Петровны и являлись советскими куркулями, хозяйственными, гребущими под себя, про себя презирающие, так называемый, пролетариат, то есть рабочий класс и колхозное крестьянство… Презирали наравне, с так называемым начальством, куда по их мнению (с легкой руки Стефании Петровны) пролезали в основном голодранцы с целью занять должность и воровать. На том же основании и с той же подачи и отец и мать недолюбливали москалей, то есть русских из России.

      Леонид не получил от бабки столь мощного и долговременного «воспитательного импульса» как родители. Леонид хоть и не стал настоящим москвичем, но уже не являлся и дончанином, как никогда не был украинцем. Почему эдакое раздвоение сознание не приводило к некому моральному срыву? Леонид был еще молод, здоров и ему более всего хотелось жить полноценной жизнью, жить так, как он хотел. Увы, так жить он мог лишь