Притворись моей. Александра Салиева

в Америку.

      – К тому же, никто тебя не тянул за язык, упоминать про «другие обстоятельства», из-за которых ты якобы не смог явиться к нашему исполнительному, – повторно толкаю мужчину в грудь, хотя и эта попытка освободиться тщетна. – Да, я облила тебя. Дважды. Но даже футболку твою постирала в итоге. Так что причём тут твоё столкновение со мной, ваш договор и мой шеф со своими гипотетическими приказами?

      Лично я никакой взаимосвязи не улавливаю. Но не Глеб.

      – Как это причём? – криво усмехается брюнет. – Из-за тебя ведь… – не договаривает, по-новой вжимает меня собой в твёрдую поверхность.

      И лишь теперь до меня доходит, что не только поверхность стены тут твёрдая. То, что снова упирается мне в живот, тоже весьма… ощущается, да.

      Шумно сглатываю.

      – Вот уже шестнадцать часов, как всё из-за тебя, Дюймовочка, – становится мне ошеломляющим открытием.

      Руку с его груди я убираю. Сжимаюсь вся, мечтая обрести навык прохождения сквозь стены, ведь преграда за моей спиной – единственный выход отсюда. Мало того, что Филатов до сих пор прижимает меня собой, одна его ладонь смыкается в кулак, упираясь совсем рядом с моим лицом, а другая – плавно ложится мне на талию, смещается к пояснице и подталкивает ещё плотнее к жаркому сильному телу.

      – Прекрати, – всё, на что меня хватает.

      Судорожно хватаю ртом воздух, широко распахнутыми глазами глядя на то, как гаснет усмешка на губах Глеба. Черты его лица преобразуются в одно мгновение. Становятся жёсче. Золотисто-карий взор больше не лучится насмешкой и надменностью. Опасный. Голодный. Поглощающий. Плечи мужчины напряжены. Я замечаю, как проступают вены на запястье всё ещё сомкнутой в кулак руки. Та, что на шее – пульсирует всё чаще и чаще. Сам весь – как камень. Неотрывно смотрит на меня, следит за моей малейшей реакцией. Давит кулаком на стену, аж костяшки белеют. И дышит – тяжело, как я, прерывисто, будто никак не может надышаться. Воздух между нами хоть ножом режь. По коже словно электричество пускают. Кажется, ещё чуть-чуть, посыпятся искры. И если я сама понятия не имею, как это исправить, то Глеб…

      – Уходи, – доносится от него приглушённо, с болезненными нотками.

      Его голос совсем не громкий, не грубый, далеко не приказ – скорее просьба, напоминающая мольбу. Но я всё равно вздрагиваю, будто получаю удар плетью, а также вспоминаю о том, насколько всё происходящее здесь и сейчас неправильно. И без малейших пререканий выполняю сказанное им.

      – Спасибо, – не знаю, за что благодарю.

      Он так и не отходит, не сдвигается с места. Мне приходится проявить всю свою ловкость, извернуться немыслимым образом, чтобы выскользнуть из капкана мужских объятий. На пояснице остаётся обжигающий след, даже после того, как прикосновение Глеба исчезает, всё равно кажется, каждый его отпечаток со мной, остаётся не только на теле, но и в памяти, буквально въедается в подсознание, ничем не вытравишь. Переступив порог в коридор, я пошатываюсь, спотыкаясь на ровном месте, захлопываю за собой дверь, ни разу не обернувшись,