Использование произведений русской художественной литературы в профориентировании подрастающего поколения. А. В. Каменец

как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть, надо как-нибудь получше, никому не мешая дожить до смерти.

      – Но что же вас побуждает жить? С такими мыслями будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…

      – Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители; я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным…

      Князь Андрей все более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.

      – Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь) и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут и посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют оттого, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко и для кого я бы желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и все делаются несчастнее и несчастнее.

      Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.

      – Так вот кого и чего жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, все останутся такими же спинами и лбами.

      – Нет, нет и тысячу раз нет! я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер!».

      Этот диалог происходит в начале романа Л. Н. Толстого, когда Андрей Болконский еще находится в поиске устраивающих его жизненных идеалов. Ему невыносимо существование в привычной ему среде, а новое собственное жизненное пространство он еще не «выстроил». В этом диалоге обращает на себя внимание стремление его участников осмыслить собственную жизнь через помощь, выражаясь современным языком, социально незащищенным членам общества. Каждый из героев понимает эту помощь по-разному. Для Андрея Болконского это – возможность успокоить свою совесть без особого сопереживания тем, кому эта помощь оказывается. Для Пьера Безухова это сопереживание является неотьемлемой частью «делания добра» окружающим людям.

      На первый взгляд, эта разница кажется несущественной – в обоих случаях есть желание помощи другим людям. Но это – на первый взгляд. Андрей Болконский готов проявлять гуманное отношение к людям из низших