Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера. Василий Молодяков

не крови, но истории»[20]. Никакой биологии, только «выбор между Ростовщиком и Государем, Финансами и Шпагой».

      Пьер Бутан, еще один ученик и последователь, напомнил, что Моррас «всегда отвергал биологический миф крови» (РВМ, 285), шла ли речь о евреях или других народах. Юдофоб Люсьен Ребате саркастически писал о его «ужасе перед расизмом» (RMF, 133). «Нелепо говорить, что германцы – цвет европейской расы, – повторял Моррас. – Нелепо считать их чем-то большим, чем спутниками цивилизации, исторические центры которой назывались Афины, Рим, Париж» (DAЕ, 1–2). Поэтому предостерег юного Жака Бенвиля от «бредней о чистой расе», когда тот ненадолго увлекся идеями антрополога Жоржа Ваше де Лапужа, попавшего на страницы «Revue de l'Action française», об «арийстве» – задолго до того, как нацисты подняли их на щит (DDB, 80–81). Особую опасность Моррас видел в национальном происхождении расистских идей: «Учения о чистой расе, избранном народе и особенной крови неотделимы от теорий, которые фабрикует Германия, включая наиболее революционные» (DAЕ, 289).

      Чистоте крови Моррас не придавал значения даже как идеолог наследственной монархии. Возражая расистам, он напомнил, что «всегда строго отделял рассуждения о политическом и экономическом наследовании от туманных, опасных и произвольных обобщений относительно физиологической наследственности» (DAE, 5). «Мы говорим, – подчеркнул он в предисловии к итоговому изданию программного «Исследования о монархии», – что наследственный суверен находится в лучшем положении (чем выборный. – В. М.), чтобы хорошо управлять. Мы никогда не говорили, что хорошее управление – достоинство его крови» (МЕМ, lxxxvi).

      «Моррас привлек внимание к преобладающему положению евреев, в сравнении с их численностью, в эпоху Третьей республики, как и других меньшинств: протестантов и масонов, – суммировал его биограф Широн. – Исторически несомненно, что эти три группы породили лаицистскую и прогрессистскую идеологию Третьей республики» (VMB, 168).

      V

      Только что осужденного «еврейско-германского шпиона» Дрейфуса Моррас впервые упомянул в конце 1894 г. в статье «Метеки», но лишь походя. Он не заинтересовался его делом, в отличие от трибунов национализма – Барреса[21] и Доде, которые в качестве журналистов 5 января 1895 г. присутствовали при разжаловании капитана. Поначалу в его виновности не сомневался даже Эмиль Золя, будущий трибун дрейфусарства. Другой будущий дрейфусар Жан Жорес, выступая в Палате депутатов, выразил сожаление, что осужденного не казнили (VMB, 170).

      Матьё Дрейфус начал борьбу за оправдание брата, но без особого успеха. Собственно «дело» началось два года спустя. Старт кампании дала изданная в Брюсселе в ноябре 1896 г. брошюра «Судебная ошибка. Правда о деле Дрейфуса». Ее написал Бернар Лазар, труд которого «Антисемитизм и его причины» (1894), призванный оправдать евреев, неожиданно стал настольной книгой антисемитов вместе с «Еврейской Францией» Эдуара Дрюмона. Утверждения о невиновности Дрейфуса переросли в нападки на армию, правительство,

20

Thierry Maulnier. La France, la guerre et la paix. [Lyon], 1942. P. 157.

21

В переписке Морраса с Барресом Дрейфус впервые упомянут 2 декабря 1897 г. (ВМС, 154).