Кутузов. Леонтий Раковский

от удовольствия. Гостю подвинули мисочку с янтарно-желтенькими, словно фарфоровыми, боровичками, положили вилку.

      Евнух не обратил внимания на вилку, а прямо полез своими коричневыми толстыми пальцами в миску, взял грибок и захрустел.

      – Чох якши! – зажмурился он.

      – Ну-ка, Федюша, налей гостю еще! – сказал племяннику Кутузов. – Да скажите ему, что грибки надо есть с хлебом.

      Посмотреть на стража султанских жен собралось чуть ли не все посольство. Офицерская молодежь просила Михаила Илларионовича, чтобы он позволил спросить евнуха, хорошо ли ему жить среди стольких прекрасных девушек.

      – Это непристойно: вы же знаете, у кого спрашиваете! – возразил Михаил Илларионович.

      – Да ведь он пьян! – убеждал дядю Федя Кутузов.

      – Ну спрашивайте! – махнул рукой Михаил Илларионович.

      Евнух рвал руками копченого сига, исправно закусывая после очередной чашки, когда ему перевели нескромный, каверзный вопрос молодежи. Он секунду помолчал, обвел осоловелыми глазами улыбающихся офицеров и дипломатично ответил:

      – Десять повинующихся женщин доставляют меньше хлопот, чем одна повелевающая!

      Михаил Илларионович улыбался:

      – Остроумно ушел от неприятного ответа, молодец!

      – Пусть скажет, – обратился Федя Кутузов к переводчику, – почему у них заведено многоженство. Разве одной мало?

      Турок, услышав вопрос, вынул из хрустальной вазы, в которой стояли розы, белую.

      – Эта роза прекрасна? – спросил он.

      – Прекрасна.

      Евнух вынул вторую, алую:

      – А эта?

      – Прекрасна!

      Турок вынул третью, черную:

      – А эта?

      – Прекрасна!

      Евнух сложил все три розы в букетик и сказал с важностью:

      – А все вместе они еще прекраснее!

      – Да он совсем дипломат! – похвалил, улыбаясь, Михаил Илларионович.

      – Дядюшка, а можно спросить: какие ему больше нравятся – худые или полные? – пристал Федя Кутузов…

      – Ваше высокопревосходительство, пусть он ответит на это, – хором подхватили просьбу товарища молодые офицеры.

      – Ну, валяйте!

      Евнух уже осушил штоф. Теперь он долго вылавливал из миски скользкие белые грибки, глаза его блестели: посланец кызлар-агасы был навеселе.

      – Он говорит, что вместо ответа расскажет вам, как один паша устроил в своем гареме спор, кто из одалисок красивее – белая или черная, тонкая или толстая, – сказал переводчик.

      Все приготовились слушать. Евнух вытер ладонью рот и начал. Он говорил, а переводчик вслед за ним переводил на русский язык. Турок сидел, точно в кофейне, где любят рассказчиков и где охотно слушают.

      – И вот паша обратился к белой: «Говори о своей красоте ты». Одалиска сказала: «Цвет мой – царь всех цветов. Белый цвет – цвет чистоты и непорочности. Цвет розы, цвет снега, падающего с неба. Цвет молока, дающего жизнь животным. Цвет кисеи, которую правоверные употребляют для чалмы. И разве может сравниться с белым цветом черный? Разве ночь может быть ярче светлого дня?»

      Когда