Татарская пустыня. Дино Буццати

ругается, да только ничего не поделаешь.

      – Ладно, тогда ступай! – сказал Дрого.

      Дверь закрылась, шаги стихли, и вновь разлилась тишина; в окне по-прежнему блестели звезды. Теперь Джованни думал о часовых, ходивших в нескольких метрах от него, словно заведенные, туда-сюда, без перерыва. Десятки людей бодрствуют, а он лежит в постели, считая, что все вокруг погружено в сон. Да, десятки, думал Дрого, но кому это нужно и для чего? Военный формализм в крепости доведен, похоже, до абсурдного совершенства. Сотни людей охраняют перевал, через который никто не собирается переходить! Уехать отсюда, уехать как можно скорее, думал Джованни, выбраться на свежий воздух, подальше от этого странного места. О милый родной дом! Мама сейчас, конечно, уже спит, свет всюду погашен. А вдруг именно в эту минуту она вспомнила о нем? Очень даже вероятно, он хорошо ее знает: любая мелочь может так ее разволновать, что ночью она не находит себе покоя – все ворочается в постели.

      Еще раз хлюпнула цистерна, еще одна звезда ушла за раму окна: свет ее продолжал достигать земли, эскарпов крепости, беспокойных глаз часовых, но только не Джованни Дрого, который ждал сна и никак не мог уснуть от терзавших его недобрых мыслей.

      А что, если все заверения Матти – просто-напросто комедия? Что, если его не отпустят отсюда и через четыре месяца? Можно ведь придумать массу предлогов, сослаться на здешние порядки и не разрешить ему вернуться в город. А если ему суждено прожить здесь долгие годы и вот в этой комнате, на этой холодной постели провести всю свою молодость? Какой абсурд, думал Дрого, сознавая, сколь нелепы его предположения, и все же не мог совсем отогнать тревожные мысли: они вновь и вновь овладевали им, усугубляемые одиночеством и темнотой.

      Вдруг ему начинало казаться, что против него замышляются какие-то козни, цель которых – задержать его здесь. И зависит это скорее всего даже не от Матти. Ни ему, ни полковнику, ни кому-либо из прочих офицеров нет никакого дела до Дрого: останется он или уедет – им совершенно безразлично. И все же какая-то неведомая сила препятствует его возвращению в город; возможно, хотя сам он того не замечал, она гнездится в его собственной душе.

      Потом Джованни увидел какой-то портик, коня на белой дороге, ему почудилось, что кто-то зовет его по имени, и он погрузился в сон.

      V

      На следующий вечер Джованни Дрого впервые принял дежурство на третьем редуте. В шесть часов вечера во дворе были построены семь караульных отрядов: три для форта, четыре для фланговых редутов. Восьмой отряд, предназначавшийся для нового редута, выступил раньше: дорога туда занимала довольно много времени.

      Ветеран крепости старший сержант Тронк повел на третий редут двадцать восемь человек, с горнистом – двадцать девять. Все они были из второй роты капитана Ортица, куда получил назначение и Джованни. Дрого принял командование караулом и вынул из ножен шпагу. Семь заступающих в караул отрядов были выстроены перпендикулярно к зданию форта, а комендант крепости, полковник, наблюдал на ними