Фотограф смерти. Екатерина Лесина

и пары дней, как женщина вернулась. Она привезла одежду и заставила Тоню сменить серое платье на белую блузку. К блузке полагались юбка из колючего материала и нарядные туфельки.

      – У тебя нет вшей? – спросила женщина, прежде чем взяться за расческу. – Садись. Я заплету тебе косу.

      Кос получилось две. Женщина уложила их вокруг головы и закрепила черными невидимками.

      – Так лучше, – она повернула Тоню к зеркалу. – Ты можешь звать меня Анастасией.

      Она оставила коробку яблочного мармелада и книгу с картинками. После ухода Анастасии Тоню нашла рыжая и, держась в отдалении, крикнула:

      – Она тебя все равно не возьмет! Ты ей не нравишься!

      – Не нравлюсь, – Тоня протянула мармелад. – Возьми.

      – Подлизываешься?

      – Я не хочу, чтобы она меня забрала, – Тоня поняла, что говорит правду. – Пусть лучше она заберет тебя.

      И, подумав, добавила:

      – Ты красивая.

      Однако Анастасия не замечала красоты рыжей. И Тоню она видела сквозь туман собственного воображения. Правда, к таким выводам Тоня пришла много позже, а тогда лишь терпеливо сносила еженедельные визиты. Анастасия долго расчесывала волосы девочки, заплетая их так туго, что у Тони моментально начинала болеть голова. Приютская форма уступала место белым блузкам и черным юбкам. Ноги, оказавшись в тисках туфель, моментально распухали.

      – Ты неуклюжа, – раз за разом повторяла Анастасия. – Ты неумна. Ты ленива.

      Тоня утыкалась в тетрадку, исписанную корявым почерком.

      – Анастасия Павловна тебе добра желает, – шептала пышнотелая воспитательница и гладила Тоню по голове. От воспитательницы исходил запах хозяйственного мыла и соды, а рука ее была жесткой. Но рядом с ней Тоня чувствовала себя спокойно.

      – Учись, деточка. Учись.

      – Учиться я начала много позже нормальных детей. Я не ходила ни в сад, ни в школу. Более того, с точки зрения обычного человека, я была этаким Маугли. Дитя помойки.

      Номер третий подняла руки и уставилась в раскрытые ладони. Адам счел нужным заметить:

      – Данный рассказ представляет интерес для Всеславы, не для меня.

      – А ты помнишь свое детство?

      – Да.

      – Ты был счастлив?

      – Счастье – понятие субъективное. Объективных причин жаловаться у меня нет.

      – Значит, не был, – номер третий сделала собственный вывод.

      Но Адам не врал. Объективных причин не быть счастливым у него не имелось.

      – Анастасия учила меня. Сначала элементарные вещи. Круг. Квадрат. Треугольник. Красный. Синий. Желтый. Дни недели… слова без смысла. Как заноза, – номер третий коснулась лба. – Но я старалась изо всех сил. А рыжая мне помогала. Мы подружились. А потом меня забрали.

      Очередной визит. Белые банты. Белая блуза. Белые туфельки. И белый плащ с квадратными пуговицами. Точь-в-точь как у Анастасии.

      – Теперь мы похожи, – сказала она, завязывая пояс. – И ты можешь называть меня матерью.

      Голос дрогнул.

      Попрощаться Тоне не позволили. И уже в машине она