Имею право сходить налево. Григорий Славин

в себя еще, так, что раздулись щеки, я развернулся и увидел двоих. Он и она. Он – лет двадцать пять. Она…

      Когда я разглядел ее лицо, шампанское с шумом и треском вылетело из моего рта и залило стену.

      – Ты куда?! – испугалась зеленоглазая. – Я же специально дверь открытой оставила, чтобы ты вошел!

      – А-а… – начал я, показывая за спину и чувствуя, как внутрь меня проникает могильный холод.

      – Вика уснула, а мы с Толиком за продуктами пошли!

      – Уснула? – глупо повторил я, хотя в этой ситуации более благоразумно было бы спросить: «Какая Вика?»

      – Вика – это жена Толика! – спохватилась зеленоглазая. – Ах, боже ты мой, да вы же еще не знакомы с ним!

      Ерунда. Из всего, что можно о нем узнать, я не знаю сейчас только место его работы.

      – Познакомься, это Толик, брат мой! – и она схватила меня за рукав, как там, в подземке.

      Мы пожали друг другу руки. Не знаю, что испытывал при этом Толик.

      – Мы бы с тобой сейчас к нему и Вике ехали на день рождения, но у них квартиру затопили соседи! Мерзавцы и негодяи. Ты что, обиделся, что меня нет?

      – Ну, в общем, нет… – глуша хрипотцу, порол я чушь. – Просто заждался. Огорчился.

      – Ничего, мы сейчас Вику поднимем, она всех на уши поставит! – пообещал Толик.

      Я знаю, это не было преувеличением.

      – Ты знаешь, как она поет!

      – Нет! – вскричал я.

      – Она солистка Вологодского оперного театра.

      – Да вы что? – я содрогнулся от мысли, что следом срывается у меня с языка, но удержать ее не сумел. – Вот бы послушать…

      – А мы ее попросим, – заверил меня Толик, волоча наверх пакеты с логотипом «Метро». Это слово преследует меня весь день. Познакомился в метро, побывал в Метрополитен-опере, и даже еда и та из «Метро»… Как это правильно: кеш энд керри. – И она споет.

      Храни меня бог.

      После пятой брат зеленоглазой положил мне руку на плечо, а я положил ему на плечо свою. После пятой все мы похожи на индейцев.

      – Ты – парень моей сестры. А это значит… – он долго думал, что это значит, после чего вывел: – А это значит, что отныне ты мой лучший друг.

      Весь вечер я наблюдал за тем, как прима Вологодского театра обхаживает своего мужа. То голову на плечо положит, то незаметно, как ей казалось, сунет свою голую ногу ему меж ног. И смотрит, смотрит, смотрит на него, и не нужно быть провидцем, чтобы понять, за что она его так благодарит. И весь вечер подскакивал какой-то чертик внутри меня и требовал справедливости. Мне так хотелось встать с рюмкой в руке и признаться, что это не он, это я был ее благодарным слушателем. Но и после шестой, и после седьмой у меня хватило ума не портить этим тостом уютную атмосферу гостеприимного, очень гостеприимного, дома.

      Сложная это штука – подведение итогов за день. Прощаясь с зеленоглазой в прихожей и неприятно ее тем удивляя, я клялся, что плохо себя чувствую, что подскочило давление, что завтра я к ней обязательно приеду, а сам скрупулезно подсчитывал, что мог занести в актив прожитого мною дня.