Дикие мальчики. Уильям Берроуз

вятника, неспешно парящего над зарослями чахлых кустов, грудами битого кирпича и недостроенными зданиями на окраине Мехико.

      Остовы пятиэтажных зданий без лестниц, без стен… импровизированные жилища сквоттеров… этажи соединены приставными лестницами… лают собаки, кудахчут куры… когда камера проплывает мимо, мальчишка на крыше делает непристойные жесты, как будто дрочит.

      Приближаясь к земле мы видим тень от наших крыльев… подвалы заросли колючими сорняками, ржавые прутья торчат из растрескавшегося бетона стальными растениями, битые бутылки сверкают на солнце… комиксы цвета дерьма… индейский мальчик сидит у стены, подтянув к груди коленки, и ест апельсин, припорошенный красным перцем.

      Камера поднимается, наплывает на многоквартирный дом красного кирпича, облепленный балконами, на которых пестрые – пурпурные, желтые, розовые – рубашки сутенеров полощутся, точно знамена средневековой крепости. На балконах мы мельком видим цветочные горшки, собак, кошек, кур, козу на привязи, обезьяну, игуану. Vecinos[1] перегибаются через перила, обмениваясь сплетнями, передавая растительное масло, керосин и сахар. Взаимозаменяемые статисты разыгрывают набивший оскомину фольклорный сюжет.

      Камера поднимается к верхним этажам здания, на фоне неба – силуэты двух балконов. Балконы расположены не точно один над другим, верхний чуть уже. Здесь камера останавливается… СНЯТО.

      Яркое ветреное утро, в небе полумесяц цвета голубого фарфора. Maricon[2] Хоселито, сын Тетушки Долорес, прислонил зеркало к бочке для дождевой воды и на утреннем ветру сбривает длинные шелковистые волосы на груди, напевая:

      – NO PEGAN А MIO (НЕ БЕЙТЕ МЕНЯ)!

      От этих невыносимых звуков звенят ложки на блюдцах и вибрируют оконные стекла. Vecinos недовольно ворчат.

      – Es el puto qie canta[3].

      – Сын Тетушки Долорес.

      Какая-то тетка крестится. Молодой человек расстроенно скатывается с жены.

      – No puedo con eso puto cantando[4].

      – Это же сын Долорес. А у нее дурной глаз.

      Лицо Хоселито, поющего NO PEGAN А MIO, проецируется на стену в каждой комнате. В кадре – старый паралитик, и в нескольких дюймах от его лица изо рта Хоселито вырывается рев: NO PEGAN А МIO.

      – Не забывай, он же сын Тетушки Долорес.

      – И один из «котяток» Лолы.

      Старая Тетушка Долорес держит уличный киоск, торгует газетами и табаком. Сыночка ей явно заделал кто-то из клиентов.

      На верхнем балконе – Эсперанса, она недавно пришла с гор, поскольку мужа и всех ее братьев посадили в тюрьму за выращивание опиумного мака. Это могучая баба с ручищами, как у борца, вечно скалит выпирающие зубы. Вот она перегибается через перила балкона:

      – Puto grosero, tus chingoa de pelos nos soplan en la cocina![5]

      В кадре волосы падают в суп и посыпают омлет, как молотые специи.

      Словечко «ебаные» задевает Хоселито. Он резко поворачивается, нечаянно порезав грудь. Мучимый горем, он зажимает рану – точь-в-точь умирающий святой на картине Эль Греко. Потом ахает:

      – Mamacita![6]

      И опускается, капая кровью на красные плитки балкона.

      На его стон из своего логова под лестницей, из крысиного гнезда из старых газет и журналов вылезает Тетушка Долорес. Ее «дурной глаз» прибывает и убывает в соответствии с движением планет, и каждую ночь она по много часов проводит за расчетами, устроившись в своем «гнезде», пыхтит и чирикает, и корябает заметки в блокнотах, громоздящихся у кровати вперемешку с журналами по астрологии… «Завтра мое полуденное око войдет в полную силу…» Таблица ее «силы» так выверена, что она всегда должна иметь точные день, час, минуту и секунду, чтобы наверняка знать, какой глаз в асценденте, и для того таскает с собой на ремешках и цепочках уйму будильников, наручных и солнечных часов. Она умеет заставить оба своих глаза выделывать разные штуки: например, вращать одним глазом по часовой стрелке, а другим – против или вывалить одно глазное яблоко на щеку в сеточке воспаленно-красных вен, а другое упрятать в загадочную серую щель. Недавно она вывесила расписание для «ojo dulces»[7] и приобрела некоторую известность как целительница, хотя Дядюшка Матэ говорит, что предпочтет десяток ее «дурных глаз» одному «ласковому». Но он – ожесточившийся старик, живущий прошлым.

      Тетушка Долорес – скорее грозная боевая машина, чем орудийная башня, и полагается на рассчитанное до доли секунды время и отражательное зеркало своего киоска, – она не создана для случайных стычек.

      На наших подмостках появляется американский турист. Он считает себя хорошим парнем, но, когда смотрится в зеркало, брея этого самого хорошего парня, вынужден признать, мол, «чего уж, люди на меня не похожи, и я не слишком-то их жалую». От этого он испытывает чувство вины перед окружающими. Тетушка Долорес плотнее стягивает вокруг себя свою злобную ауру и взирает на него с каменным неодобрением.

      – Buenos

1

Соседи (исп.). – Здесь и далее примечания переводчика.

2

Педераст (исп.).

3

Это педик поет (исп.).

4

Не могу, пока этот педик поет (исп.).

5

Педик похабный, твои ебаные волосы летят нам в еду! (исп.)

6

Мамочка! (исп.)

7

Добрых глаз (исп.).