Костяные часы. Дэвид Митчелл

мешок, густая, как суп, темнота, и никакой беременности, и голос с валлийским акцентом шепчет: «Все хорошо, Холли, это просто сон».

      Фанерная перегородка в сарае, на ферме. Девушка – как ее зовут? Ах да, Гвин. Я шепчу:

      – Прости, что разбудила.

      – Ничего, я сплю чутко. Ты стонала. Страшный сон?

      – Ага… нет, просто дурацкий. А который час?

      Ее наручные часы светятся мутным золотом.

      – Без двадцати пяти пять.

      Ночь на исходе. Стоит ли пытаться снова уснуть?

      Все вокруг храпят, как в зоопарке, на разные лады.

      Сердце щемит от тоски по моей спальне, но я не поддаюсь. Помни о пощечине!

      – Знаешь, Холли, – шепот Гвин шелестит черным покровом тьмы, – тут все гораздо труднее, чем ты думаешь.

      С чего бы вдруг она именно сейчас произносит эти странные слова?

      – Если у них получается, – говорю я, имея в виду студентов, – то и у меня тоже!

      – Я не про клубнику. А про то, что ты сбежала из дома.

      Отпирайся, быстро!

      – А почему ты решила, что я сбежала из дома?

      Гвин не обращает внимания на мои слова, как вратарь на мяч в миле от ворот.

      – Мой тебе совет – возвращайся. Конечно, если точно знаешь, что, если вернуться, хуже тебе не будет. – Она вздыхает. – Вот кончится лето, кончатся деньги, а мистер Ричард Гир так и не примчится к тебе на своем «харлей-дэвидсоне» и не предложит: «Запрыгивай, детка!», и ты будешь ошиваться у мусорных баков на задах «Макдональдса», и, что бы там Гэбриел Харти ни говорил, будешь вспоминать сарай на ферме «Черный вяз», как пятизвездочный отель. Понимаешь, у тебя сейчас есть список: «То, чего я никогда в жизни не сделаю, чтобы выжить». Список не изменится, а вот его название станет совсем другим: «Все, что я сделала, чтобы выжить».

      – Я ниоткуда не сбегала, – как можно спокойнее говорю я.

      – Тогда почему назвалась чужим именем?

      – Меня действительно зовут Холли Ротманс.

      – А меня Гвин Аквафреш. Хочешь зубной пасты?

      – Аквафреш – не фамилия. А Ротманс – фамилия.

      – Да, конечно, но я готова спорить на пачку «Бенсон и Хеджес», что это не твоя фамилия. Нет, пойми меня правильно, назваться чужим именем – ход очень даже неглупый. Я поначалу тоже имя меняла. Но дело в том, что все те неприятности, которые ждут тебя впереди, раз в двадцать хуже тех неприятностей, из-за которых ты сбежала из дома.

      Ну почему она меня так легко раскусила?!

      – Рановато еще для золотых россыпей мудрости, – проворчала я. – Спокойной ночи!

      Снаружи щебечет первая утренняя птаха.

      Запиваю стаканом воды три «бутерброда» – печенюшки, намазанные арахисовым маслом, – и мы идем на большое поле в южной стороне фермы, где миссис Харти и ее муж устанавливают некое подобие навеса. Утро прохладное и росистое, но день обещает быть жарким, как и вчера. Я не злюсь на Гвин, но она вроде как видела меня нагишом, мне неловко встречаться с ней взглядом, и я держусь поближе к Марион и Линде. Гвин все понимает