Вечные ценности. Статьи о русской литературе. Владимир Рудинский

ее стихи как бы вслепую.

      Хорошо, когда она сама посвящает стихи М. Ц. (т. е. Марине Цветаевой) или прямо Ахматовой, или, когда назван Волошин. А вот любопытно бы узнать, к кому конкретно обращены ее разоблачительные, убийственные стихотворения, со словами, скажем:

      Он хвастун и жалкий враль.

      Примиряться с ним – позор.

      Ты затаился, ты не сказался,

      К запретным темам не прикасался…

      И неизбежно придет возмездье —

      Исчезнет слава с тобою вместе.

      В целом, мы ясно чувствуем, что поэтесса была жертвой своего времени, не менее страдальческой, чем погибшие в лагере или у стенки. В страшные годы ей пришлось жить! Только и можно было писать для себя, – или, как она, делать переводы чужих произведений. Потому она почти и не издавалась (вышла, пока она еще жила, лишь одна книга).

      Зато словно сегодня к нам обращены ее леденящие строки:

      А нас еще ведь спросят – как могли вы

      Терпеть такое, как молчать могли?

      Или ее завет поэтам:

      О нет, покуда живы,

      Запечатлеть должны вы…

      Невиданной эпохи

      Невиданный размах,

      Ее ночные вздохи

      И застарелый страх.

      Зато о себе она имела полное право воскликнуть:

      О Господи мой Боже, не напрасно

      Правдивой создал ты меня и ясной.

      И:

      Да, я горжусь, что могла ни на волос

      Не покривить ни единой строкой.

      Значительная часть книги отведена переписке Петровых с болгарским поэтом А. Далчевым105 (но почему только с ним, а не с кем другим?) и переводы из его творчества (опять же: почему нет образцов ее переводов из других поэтов? Она переводила, видимо, главным образом славянских и армянских).

      В воспроизведенных здесь письмах много ее интересных суждений о поэтах и писателях. Процитируем некоторые; по поводу эссе Т. Манна о Чехове, она говорит: «Его мысль, что Чехова ставят ниже Толстого и Достоевского только потому, что Чехов писал маленькие рассказы, слишком уж наивна. Конечно, не потому. А потому, что масштабы нравственных размышлений неизмеримы. Чехов жил вне Бога, а Толстой и Достоевский вне Бога не жили. Так или иначе, но понятие о высшем начале всегда присутствует в их творениях». Или, о нем же, в другом месте: «Вот что я думаю о Чехове: он был велик, когда писал о первозданном: о природе; о простонародье (мужики и бабы); о детях; о животных. Когда же Чехов писал об интеллигенции, полуинтеллигенции, мещанстве – он был зол, жесток необъяснимо. А ведь и в этих сословиях – люди же, и много прекрасных».

      Здесь позволим себе одну оговорку, в защиту Антона Павловича: в рассказе «Поленька» он вот и дал пример истинного благородства, воплощенного в полуинтеллигенте, – продавце в галантерейном магазине. Но верно, что это у него скорее исключение, и даже из редких.

      Еще из ее мыслей о Чехове: «Разумеется, он не был антиклерикалом. И все же, по-моему, он жил вне Бога. А Иван Карамазов с его бунтом – Бога признавал,

105

Атанас Христов Далчев (1904–1978) – болгарский поэт, переводчик.