Фавориты Фортуны. Колин Маккалоу

затылке. Из его горла вырвался сдавленный звук, и он с трудом поднялся на ноги. Золотистые волосы, большие голубые глаза, удлиненное лицо Цезарей, этот рост… Но потом затуманенное слезами зрение Суллы начало улавливать отличия. Высокие острые скулы Аврелии, впалые щеки, изящный рот со складками в уголках. Юноша старше, чем был Сулла-младший, когда умер. «Ох, Луций Корнелий, сын мой, почему ты умер?»

      Диктатор смахнул слезы.

      – На миг мне показалось, что передо мной стоит сын, – хрипло признался он и вздрогнул.

      – Он был моим двоюродным братом.

      – Помню, ты говорил, что он тебе нравится.

      – Да.

      – Больше, чем Марий-младший, так ты говорил.

      – Да.

      – И ты написал поэму на его смерть, но сказал, что она недостаточно хороша, и не показал мне.

      – Да, это правда.

      Сулла снова опустился в кресло, руки его дрожали.

      – Садись, мальчик. Вот сюда, здесь света побольше, и я могу тебя видеть. Глаза мои уже не те, что раньше.

      Нужно внимательно слушать его! Он послан Великим Богом, чьим жрецом является.

      – Что тебе сказал твой дядя Гай Котта?

      – Только то, что я должен с тобой увидеться, Луций Корнелий.

      – Зови меня Сулла, так все меня зовут.

      – А меня все зовут Цезарь, даже моя мать.

      – Ты – фламин Юпитера.

      Что-то мелькнуло в тревожно знакомых глазах. Почему они такие знакомые, если глаза его сына были голубее и веселее? В этих глазах – гнев. Или боль? Нет, не боль. Гнев.

      – Да, я – фламин Юпитера, – отозвался Цезарь.

      – Люди, которые назначили тебя на эту должность, были врагами Рима.

      – В то время, когда меня назначали, они не были врагами Рима.

      – Это справедливо. – Сулла взял свое камышовое перо в золотой оправе, снова положил. – У тебя есть жена.

      – Да.

      – Она дочь Цинны.

      – Да.

      – Ты осуществил брачные отношения?

      – Нет.

      Встав из-за стола, Сулла подошел к окну, раскрытому настежь, несмотря на жуткий холод. Цезарь улыбнулся про себя, подумав, что бы сказала на это его мать: вот еще один человек, которому наплевать на стихии.

      – Я приступил к восстановлению Республики, – заговорил Сулла, глядя из окна на статую Сципиона Африканского, водруженную на высокую колонну. Сейчас он и старый коротконогий толстый Сципион Африканский находились на одном уровне. – По причинам, полагаю, тебе понятным, я решил начать с религии. Мы растеряли старые ценности и должны их вернуть. Я отменил всеобщие выборы жрецов и авгуров, включая великого понтифика. Политика и религия в Риме переплетены очень сложно, но я не хочу, чтобы религия оставалась служанкой политики, когда должно быть наоборот.

      – Понимаю, – сказал Цезарь, не вставая с кресла. – Однако я считаю, что великого понтифика следует выбирать всеобщим голосованием.

      – Что ты там считаешь, мальчик, меня не интересует.

      – Тогда зачем я здесь?

      – Да