Два регентства. Василий Авенариус

старый коневод, но избегал глядеть на меня, а в то же время украдкой все-таки посматривал в мою сторону, точно сравнивая меня с кем-то. Тут мне вспомнилось, что между нами с тобой есть большое фамильное сходство.

      – Скажите, господин Тамбовский, – спросила я его. – Вы ведь прямо из Петербурга?

      Отрицать этого он не мог и отвечал:

      – Да, из Петербурга.

      – И бывали при дворе?

      Он опять как будто смешался.

      – При дворе?.. – повторил он. – Я не из придворного круга.

      – Однако же все-таки встречали, быть может, мою кузину Лили Врангель?

      Все лицо его как огнем охватило.

      – Н-нет… то есть я имел как-то случай видеть вашу кузину, но с нею не знаком… Простите, господин барон, – обратился он к моему отцу. – Я отлучился из Ранцена на самое короткое время, там меня ждут…

      Отец его не удерживал.

      Ты, Лили, пожалуйста, не думай, что я им серьезно заинтересовалась, ай, нет! Собой он хоть и недурен, но русского типа, и поэтому уже не может идти в сравнение с нашими баронами. Интересует меня только вопрос: зачем он скрывает свое знакомство с тобой? И я решилась искать новой встречи с ним, чтобы проникнуть в эту тайну, понимаешь, только для этого, ни для чего иного!

      От нас до границ Ранцена, как ты знаешь, всего три версты. После твоего отъезда я редко уже ездила верхом: одной ездить скучно. Теперь же я велела седлать себе Стеллу каждый день и проезжала большой дорогой по владениям Миниха, а иногда и мимо самого замка. Так я почти всякий раз видела Тамбовского (обыкновенно также верхом) то там, то сям, в поле или около надворных построек среди рабочих. Но он меня как будто нарочно не замечал.

      Однажды (то было уже в августе) у моей Стеллы ослабла подпруга. Я крикнула ранценским мужикам, чтобы кто-нибудь помог мне подтянуть ремень. На этот раз Тамбовский не мог уже сделать вид, что меня не слышал. Он пустил свою лошадь в карьер, перелетел через ров, через плетень и был уже у меня. Такого ловкого всадника я, признаюсь, никогда еще не видела. Пока он подтягивал подпругу, я ему заметила, что у меня никогда не хватило бы духу перескакивать через рвы и плетни.

      – Всякое начало, баронесса, трудно, – сказал он. – Для меня, например, было вначале также непривычно пахать землю, косить траву…

      – Но для чего вы это вообще делаете? – спросила я и взглянула при этом на его руки: они у него загорели от солнца, но были чисты, ногти опрятны, как у дворянина, а на указательном пальце правой руки белела светлая полоска от снятого перстня.

      – Да ведь должен же я уметь делать все то, что делают рабочие, – отвечал он. – Теперь я сам могу всякого обучить его делу.

      – Так вы думаете, что и я тоже научилась бы брать препятствия?

      – Без сомнения.

      – Но мы со Стеллой моей обе такие трусихи… Вот если бы вы показали нам, как это делать…

      Он не мог уже, конечно, отказаться.

      – С удовольствием, – сказал он. – Вы, баронесса, только не отставайте от меня.

      И