Обещание нежности. Олег Рой

знаешь, я совсем не таким представлял себе сына. Он какой-то странный: не спит и не плачет, а только зыркает по сторонам своими глазищами. Вдобавок они у него голубые… В кого? Ни у тебя, ни у меня нет таких глаз.

      – У всех младенцев глаза голубые.

      – Но не такого цвета, – безапелляционно заявил муж. – Этот парень вообще не похож на детей, которых я видел.

      – А ты много их видел? – откликнулась она.

      – Достаточно для того, чтобы определить, что ребенок странный. Эй, Наташа… да ты спишь, что ли?

      Но она не стала отвечать мужу, хотя от его слов ее сон как рукой сняло. Пусть думает, что она спит. А ей надо побыть наедине с собой. Надо поразмыслить о том, что будет дальше.

      За ночь Андрейка ни разу не подал голоса и утром встретил родителей улыбкой и опять совершенно осмысленным, теплым и радостным взглядом.

      – Ну и детеныш, – не преминул отметить Максим, уставясь в колыбель недобрым взором. – Нет бы орал, как все дети, так он молчит и улыбается.

      – Ты недоволен тем, что мог спокойно спать всю ночь? – уже едва сдерживая себя, холодно спросила его жена. – Тебе больше понравилось бы вставать к нему по три раза за ночь, подносить бутылочку с водой и менять пеленки?

      – Ну, этим, положим, пришлось бы заниматься не мне, а тебе, – парировал Максим. – Но я, во всяком случае, тогда был бы спокоен за здоровье и разум этого дитятки.

      Он долго еще бормотал себе под нос что-то язвительное, собираясь на работу, но Наташа уже не слышала его: заткнув уши пальцами, она сидела на кухне (благо время было раннее и соседки, божьи одуванчики, еще не вылезали из своих комнат) и, уставясь взглядом на какое-то пятнышко, оставшееся на столовой клеенке с вечера, тупо повторяла про себя: «Все нормально. Молодые отцы редко сразу привыкают к детям. Ему просто не понравился Андрейка. Он привыкнет, и все у нас будет хорошо».

      Днем к ней без звонка ввалилась целая компания коллег из ее химической лаборатории, всегда тепло относившихся к дочке профессора Нестерова, и Наташе пришлось лукавить, отвечая на участливые расспросы: да, очень устала… конечно, много плачет, ведь он такой маленький… нет, молока хватает, но вы ведь понимаете: ребенок есть ребенок. Платонов, пришедший вместе со всеми и принесший традиционный букет гвоздик (никаких других цветов в зимнее время в Москве тех лет отроду не водилось), вопросов не задавал, больше молчал, но долго стоял у кроватки, внимательно рассматривая Андрейку. И потому Наташа совсем не удивилась, когда он, призвав всех иметь совесть и дать молодой матери отдохнуть, настойчиво выпроводил коллег за дверь, а сам вернулся и прямо с порога, даже не проходя в комнату, спросил:

      – Что не так, Наталья?

      Слава богу, она успела подготовиться к этому вопросу.

      – А что не так? – Ее глаза были в меру удивленными, и она от души надеялась, что выглядит искренней.

      – Только не ври мне, – строго сказал Платонов. – Я же вижу. Он мой?

      – Да бог с вами, Валерий Павлович. Откуда