О, сколько счастья, сколько муки…. Анастасия Туманова

отдохнуть прямо на обочине дороги. Над скошенным полем плыли низкие тучи, накрапывал мелкий дождик, дорога блестела залитыми водой колеями. В небе треугольником летели журавли. Задрав голову и вслушиваясь в их тоскливое курлыканье, Илья даже не сразу услышал, что дочь в который раз о чем-то тихо спрашивает его.

      – Что ты, чяери?

      – Я спрашиваю – моя мама русская была красивая?

      Илья молчал, пораженный. До сих пор он был уверен: Дашка не знает, что Настька ей не мать. Значит, цыганки, эти сороки, уже напели девчонке...

      – Она была красивая? – повторила Дашка.

      – Да, – глухо сказал он. – Очень красивая.

      По спине пробежал мороз: Илья представить себе не мог, что отвечать, если Дашке вздумается продолжить расспросы о своей матери. Кто знает, что девчонке наболтали... И ведь не прикажешь замолчать, не оборвешь: не твое, мол, дело. К счастью, Дашка больше ничего не спросила. А он, отчаянно боясь, что дочь вот-вот заговорит снова, начал что-то напевать. И очень удивился, когда обнаружил, что Дашка подтягивает ему.

      – Чяери, что это ты поешь?

      – Что ты поешь, то и я.

      – А... я что пою?

      – Не знаю...

      В табор они вернулись затемно. Встревоженная Настя выбежала им навстречу из шатра и замерла от изумления: отец с дочерью шли по раскисшей дороге держась за руки и в два голоса заливались соловьями на все поле:

      Тумэ, ромалэ, тумэ, добры люди,

      Возвратите тумэ годы мои…

      Так и получилась песня, которую через неделю запели все цыгане в таборе. Скоро никто уже и не помнил, что ее придумали Илья Смоляко с дочерью. Зимой Дашка пела ее в трактире, и всякий раз при звуках низкого, тяжелого голоса у Ильи сжималось сердце.

      Песня кончилась. В комнате повисло молчание. Мельком Илья заметил расширенные глаза Яшки из-за грифа гитары. Но тут Дашка пожала плечами, улыбнулась, и зал взорвался восторженными голосами. Все цыгане кинулись к столу, но Илья видел лишь Якова Васильева, который не спеша поднялся с дивана и через всю комнату пошел к ним. Лицо старого хоревода, как обычно, ничего не выражало. На Илью он даже не взглянул и сразу нагнулся к Дашке.

      – Откуда песню взяла, девочка?

      – Дадо сложил, – слабо улыбнувшись, ответила Дашка.

      Яков Васильев поднял глаза на Илью. С минуту они смотрели друг на друга. И снова Илья не выдержал первым. Глядя в пол, услышал, как отрывистый голос старого цыгана спросил:

      – Не врет она? Это твоя песня?

      – Она никогда не врет, – не поднимая глаз, сказал Илья.

      – Мгм... В хоре не хочешь девочку оставить?

      – Нет. – Ответ прозвучал излишне резко, и Илья поспешил оправдаться: – Она слепая, Яков Васильич, без меня никуда не ходит...

      – А тебе-то кто не дает?

      Илья молчал. Яков Васильич, по-прежнему глядя на Дашку, сказал:

      – Завтра, коль охота есть, и езжайте с нами. Где заночуете, решил уже?

      – Нет...

      – Оставайтесь в доме, во втором этаже две комнаты пустые.

      Сказал – и сразу отошел, а Илье достался счастливый взгляд Насти с дивана