Это мужской мир, подруга!. Татьяна Веденская

Что у нас, все ходы записаны? – язвительно бросил Мерзляев, осклабившись.

      – Ходы?

      – Разговоры. Все разговоры записываются. И прослушиваются.

      – Ну, хорошо. И что же там? Я никогда не хамила по телефону, – продолжала я отстаивать себя.

      – А я говорю – хамила. Я говорю, что ты на три буквы послала клиента, потому что тот, видите ли, тебе не понравился.

      – Да не было такого! – Я вскочила со своего почти детского стульчика и тоже уперлась кулаками в стол, при этом возвысившись чуть ли не на целую голову над Мудвином. Такое уж у меня было телосложение, такая конституция. Длинная жердь на двух ногах, скрюченная и завернутая в свитер. Мой папочка любил называть меня ласково «мечта бультерьера». В смысле, я, по его мнению, была именно тем, на что положено бросаться собакам, – то есть костями.

      – А я говорю, что хамила. У меня и запись есть, – сощурился он. И как-то очень нехорошо улыбнулся.

      – Запись? Дайте послушать!

      – Еще чего. Ты уже все послушала, когда по телефону говорила. И вообще, я считаю, что ты систематически грубишь клиентам.

      – Ничего я не грублю.

      – У тебя тон грубый. Нам не нужны тут дилетанты! – брызгал он слюной.

      У меня создалось впечатление, что он вообще просто кривляется. Что происходит?

      – Послушайте, э... – Я вдруг поняла, что не помню, как его зовут. За весь этот год я так редко с ним общалась, сознательно избегая всяческого контакта, что не имела никакой необходимости запоминать его имя и тем более отчество. Не называть же его в разговоре «Мудвин». Чревато.

      – Что? Ну что еще ты можешь сказать в свое оправдание?

      – Я не понимаю. Все же было нормально.

      – Я за тобой следил. Слежу, – поправился он. – Внимательнейшим образом. Ты не соответствуешь.

      – Да почему? – чуть не расплакалась я. Такой наезд не предвещал ничего хорошего. Я решительно не понимала, с чего все началось, но Мудвин явно пытался меня уволить. Только этого мне и не хватало. Не так-то просто найти работу, когда тебе двадцать три года (почти), ты не уверена в себе, не очень-то умеешь ладить с живыми (не телефонными) людьми (особенно мужчинами) и имеешь никому не нужный диплом историка. А мне за комнату платить, мне деньги копить. Нужно двигаться вперед, а увольнение – это явный шаг назад. И главное, с чего бы? Нет, нельзя дать ему себя уволить. Ни за что.

      – Ты не умеешь улыбаться по телефону. Ты слишком серьезна. И иногда издеваешься над клиентами.

      – Что вы, никогда!

      – Ты хочешь сказать, что я, как начальник, мелю тут чушь? Я что, по-твоему, ошибаюсь? Или я, может, вообще придумал все сам? Или я плохой руководитель? – снова распалился он. Этими вопросами я была поставлена в окончательный тупик. Да, конечно, я считала, что он ошибается. И что он омерзительный руководитель. Так считала я и все тридцать человек в нашем операционном зале. Он был груб, неэтичен, бестактен. Он никогда ни в чьи проблемы не хотел вникать. Однажды я видела, как он заставил доработать смену до конца, минута в минуту,