Монументальная пропаганда. Владимир Войнович

душевного устройства творческого человека, был уверен, что этот гад слушал и, может быть, даже подслушивал и потому таиться перед ним бессмысленно.

      – А-а, – сказал он, изображая неподдельную радость, что увидел Шубкина. – Здорово!

      – Здравствуйте, – сказал Шубкин рассеянно или, как показалось Шалейко, уклончиво.

      – А я тут, понимаешь… Ну, выпил. И сцепление полетело. Я в Доме колхозника заночевал…

      – Хорошо, – сказал Шубкин отвлеченно и ничего не имея в виду, но Шалейко показалось, что за словом «хорошо» содержится недоверие Шубкина к услышанному.

      – Ну, я ж тебе объясняю, – сказал Шалейко, обижаясь неизвестно на что. – Ну, был выпимши. Признаю, со мной это бывает. И встретил. А я же живу как собака, все по командировкам. То на партконференцию, то на совещание передовиков, то на сессию, то на выставку. Жинка у меня больная по женскому делу. Она мне сама говорит: ты, Степа, можешь чего хочешь, токо меня не бросай. А я шо ж, человек слабый. На фронте в атаку без каски ходил, пули меж виском и ухом свистели, а им не кланялся. Я же ж Шалейко! Я ж из казаков. Но когда вижу симпатичную бабешку, тем более… да вот… – Он вздохнул и опять приосанился. – Но зато в идеологическом плане не признаю никаких компромиссов. Тут Шалейко твердый, как кремень. – И показал сжатый кулак, изображая им, очевидно, крепость названного минерала. Но решил попробовать и другой подход. – Слухай, а может, по коньячку? Смотри, хороший, молдавский, четыре звездочки. Нет? Дело твое. А шо там по бибисям-то об нас рассказуют? Шо-то обратно клевещут, а?

      Последнюю фразу он сказал как бы мимоходом и без нажима, но с намеком, что, мол, если ты про меня донесешь, то и нам есть кое-что куда надо просигнализировать.

      – Да так, – ответил Шубкин рассеянно. – Ничего особенного. – Ему хотелось поскорее отделаться от Шалейко и побыть наедине со своими мыслями. Поэтому он сделал вид, будто что-то забыл, и вернулся к себе в комнату, оставив мусор невынесенным.

      А Шалейко постоял еще на площадке, пожал плечами и с неохотой стал спускаться вниз.

      25

      Уже темнело, но двор по случаю воскресенья и теплого вечера был полон народу. Дети играли в футбол, в прятки, в фантики и в ножички. Милиционер Толя Сараев накачивал колесо мотоцикла «Ковровец». Шурочка-дурочка на примусе варила кошкам какое-то варево. Старухи в полном составе сидели на лавочке. Жора Жуков играл на аккордеоне танго «Утомленное солнце». Мать его Валентина танцевала с Ренатом Тухватуллиным, а жена Тухватуллина Рая снимала с веревки белье, ревниво поглядывая на танцующих.