Лихая гастроль. Евгений Сухов

что же тогда получается? Надули?! – возмущенно воскликнул Худородов.

      – Не торопитесь, батенька, с выводами… А кто сказал, чтобы студентов и гимназистов бесплатно пропускали? – едко прищурился Феоктист Евграфович.

      – Было дело, – сконфуженно протянул Худородов.

      – Нужно было бы с них взять хотя бы по гривенничку, и то польза была бы! А так бестолковость одна вышла. Но вы человек широкой души, артист! Денег у вас много, в соболиных шубах расхаживаете, можете себе такое позволить; а вот только что тогда вашим слугам делать?

      Аристарх Худородов лишь сконфуженно вздохнул.

      – И все-таки денег могло быть и поболее. Такой успех!

      Феоктист Евграфович лишь отмахнулся:

      – Будет с вас! Скажите спасибо непросвещенной публике, что тухлыми яйцами вас не закидали.

      – А это-то за что? – обиженно прогудел артист, высоко вскинув брови (получилось совсем по-шаляпински). – Сложись иначе, так, может, я сейчас на императорской сцене блистал бы! Федор Шаляпин в Панаевском театре вторым номером был… после меня.

      – А вы не кипятитесь, Аристарх Ксенофонтович, есть за что, – сурово продолжал антрепренер. – Я хоть и не шибко силен в музыке, но кое-что в ней понимаю. Вот давеча, когда вы затянули «На земле весь род людской», дважды в ноты не попали. Следовало бы прислушаться, а то тянете голосищем, как паровоз!

      – Звука много, а толку никакого, – хихикнув, поддержал пианист, отставляя карты в стороны.

      – Вы, господа, все обидеть меня хотите, – протянул недовольно Худородов и торжественно, как и подобает великому артисту, произнес: – Когда я взошел на сцену, так зал четверть часа мне рукоплескал стоя, пока я его не успокоил. А вы говорите – труба!

      – Федор Иванович, – укоризненно покачал головой антрепренер. – Вам бы поболее за роялью надо стоять, новые партии разучивать, а вы все по кабакам шастаете.

      – Позвольте! – вскричал трубным голосом Аристарх Худородов. – Это наговор!

      – Наговор, говорите? – прищурился въедливый Епифанцев. – А кто вчерась тискал в кладовой мадемуазель Кити?

      На лице артиста отобразилась блудливая улыбка.

      – Ну-у, Феоктист Евграфович, тут совсем другое, она мне помогала чистить фрак, – украдкой глянул он на Марианну. – Одному-то мне не с руки.

      – Полноте вам, – отмахнулся Епифанцев. – А позавчерась, когда мы остановились на постоялом дворе у купца Селедкина, что было?

      – А чего там было? – удивленно вытаращил глаза Федор Иванович.

      – Как купец-то по делам в город уехал, так вы с его женой в спаленке заперлись, так до самого вечера и не выходили.

      – Тут другое, – лицо Шаляпина продолжало источать блаженство. – В горле у меня что-то запершило, а купчиха меня боярышниковым отваром отпаивала. Дюже как горлу помогает!

      – Это еще ладно, полбеды, – отмахнулся назойливый Феоктист Евграфович. – А зачем во время представления градоначальника в лоб пальцем ткнули?

      – В образе пребывал, – гудел Федор Иванович. – Сами же видели,