Блудные братья. Евгений Филенко

где исчезают. И уж тем паче – не взрослые. Ни единого следа босых ступней, а также сандалий, кирзовых сапог и бальных туфелек.

      Обстоятельство второе: он просто стоял и разглядывал сырую землю, раздумывая, не пойти ли ему выяснить, куда заведет его нелегкая, и что в конце пути его ожидает… а все это время из непролазной чащобы за ним наблюдали чужие глаза. Глаз была не одна пара и даже не десяток. Наблюдали без большой злобы, но и без искреннего радушия, впрочем. А за этими взглядами наплывали вполне отчетливые мысли. Так что взгляды принадлежать ни птичкам, ни обезьянам (что здесь, вне всякого сомнения, водились, но вели себя удивительно тихо) никак не могли.

      Мысли были, если сопоставить их с известными Кратову способами толкования эмо-фона, примерно такие: не доверяем мы тебе, друг-пришелец. Непонятны нам твои намерения, неясно нам, чего ты тут разнюхиваешь и чего желаешь. Так что, братец, убрался бы ты отсюда восвояси да поскорее…

      И что-то в эмоциональном спектре было необычное. Такое, чего он на своем опыте общения с людьми прежде, кажется, не встречал и оттого интерпретировать толком не мог. Но в то же время определенно знакомое, возникавшее в иной обстановке и крепко подзабытое.

      Кратов медленно выпрямился. Не совершая резких движений, огляделся – в слабой надежде обнаружить хоть кого-то из хозяев этих негостеприимных мыслей. Лес молчал, наглухо укрывшись зелеными занавесями от посторонних глаз.

      Кратов сосредоточился. Ему нужно было совладать со своими эмоциями. И заодно придать им окраску, подходящую для контакта. На случай, если кто-то там, в непроницаемой зелени, так же, как и он, способен читать эмо-фон… Это было нелегко, но попытаться следовало.

      Итак: покой и душевная гармония. Достоинство. Уверенность. Доброжелательность.

      «Я никому не нанесу обиды».

      «Мы не верим, – едва слышно откликнулся лес. – Мы никому не верим».

      И вдруг в один миг, разом, превратился в содом из тупого птичьего галдежа, перепуганного обезьяньего ора и обычного миллионолистого шороха.

* * *

      – Нет, это имя мне ни о чем не говорит, – пожал плечами учитель Тонг. – Никогда не слышал. Могу вас заверить, что за все время существования Фермы здесь не появлялся человек с таким именем. У моих питомцев имена – тоже испытание не для немощного языка, но такое я бы непременно запомнил.

      – Он мог назвать любое другое имя, – сказал Кратов.

      – Конечно, – согласился Тонг. – А как он выглядит?

      – Сейчас? – Кратов смущенно засмеялся. – Не знаю. Двадцать лет назад это был черноволосый, хорошо сложенный, энергичный молодой человек. И ни к чему не склонный относиться серьезно. Боюсь, теперь в нем от того, прежнего, мало что сохранилось.

      – Может статься так, что вы сами его не узнаете при встрече.

      – Полагаю, этого не случится. Не так давно мы уже встречались… мыслями. И сразу узнали друг друга.

      – Вы читаете мысли?

      – Не мысли – эмо-фон. Я много