Журавленок и молнии. Владислав Крапивин

Плохо стало?

      – Ну, не совсем плохо, но не так, как раньше… Скучнее. Да и Ромки уже не было.

      Чтобы Журка опять не загрустил. Иринка быстро сказала:

      – Теперь я понимаю, почему ты такой смелый…

      Смелый?.. Нет, Журка не отличался среди витязей смелостью. Скорее, наоборот. Правда, про это «наоборот» никто не знал. Только Ромке он признался однажды, что «жутковато» чувствует себя вечером в коридоре, когда перегорает лампочка или если мама с папой ушли в кино на последний сеанс, а за окнами скребется, как нечистая сила, ветер… Но Ромка – это другое дело. Он все понимал и тоже ничего не скрывал от Журки. Только говорил, вздыхая: «Надо нам себя перебарывать…»

      Но Журка не умел бороться со страхом, и потому произошел тот постыдный случай в походе.

      Ночь стояла пасмурная, кое-где под тучами загорались отблески молний. Страшновато было даже у палаток, хотя рядом находились Лидия Сергеевна и ее муж Валерий Михайлович. А Журке выпало по жребию стоять в карауле у дальней границы походного лагеря. Ему вручили пневматическую винтовку без пуль и велели стрелять вхолостую, если появится что-нибудь подозрительное. Отвели его на место и оставили одного.

      И сразу стало тихо-тихо. Все голоса почему-то угасли и отблески костра пропали во мраке. Журка стоял, обмирая и не двигаясь. Наверно, сто часов стоял. И были только тишина и редкие зарницы… Может, ребята незаметно свернули лагерь и ушли, позабыв про Журку? Или вообще уже никого нет на свете, и он один здесь на тысячу верст в округе?

      Нет, кажется, не один… Нет-нет! Потому что вон там в траве кто-то зашевелился. Тихо задышал… Мамочка, кто это? Бандиты и грабители? Шпионы? Или вообще что-то мохнатое и непонятное? Выстрелить?

      Но тогда оно – это что-то мохнатое и непонятное – сразу заметит Журку и накинется! Замереть? Но оно все ближе… Журка, не дыша, сделал шаг назад, еще шаг, еще… И побежал!

      И почти сразу наткнулся на Лидию Сергеевну. Вскрикнул. Она спросила веселым шепотом:

      – Журкин, ты что?

      Он вцепился в нее левой рукой (правой держал винтовку) и, вздрагивая, пробормотал:

      – Там кто-то шевелится… в траве…

      – Где? Ну-ка пойдем.

      С Лидией Сергеевной было не страшно. Они прошли вперед, к самой дороге, обшарили кусты.

      – Ветерок в траве пошевелился, – сказала Лидия Сергеевна. – Все в порядке.

      Тогда Журка ужаснулся тому, что сделал. Сел в траву, положил винтовку, обнял себя за ноги и негромко заревел. Не стесняясь. Потому что все равно с ним было кончено. Если человек струсил и позорно сбежал с поста, что он за человек? Лидия Сергеевна села рядом.

      – Юрик… Журавлик, перестань. Ты же часовой.

      – Ну какой я часовой, что вы говорите, – с отчаянием сказал Журка. – Я трус.

      Теплые слезы падали ему на колени и щекочущими струйками бежали в сапоги. Журка вытирал их со щек ладонями и галстуком – еще новеньким, но уже слегка прожженным сегодня у костра. Ну и пусть! Галстук все равно отберут за трусость. И правильно сделают.

      – Вовсе ты не трус, – возразила Лидия