Случай Растиньяка. Наталья Миронова

почему картины не подписаны? – полюбопытствовал он.

      –  Причуда хозяйки галереи, – ответила она, пожимая плечами. – Чтобы фамилия художника не влияла на выбор. Здесь выставлены многие известные авторы.

      –  А хозяйка, значит, не вы?

      Женщина повернулась к нему.

      –  Мы с вами уже установили, что хозяйка – Этери Элиава, а я на нее не похожа. Что же вы все-таки выбрали?

      –  Вот и вот, – показал он не без гордости.

      Неужели ему удалось вслепую угадать картины известных авторов?

      Лицо у нее стало какое-то странное. Растерянное. Изумленное. Недоверчивое. Она взглянула на него с подозрением.

      –  Подстроить это вы не могли…

      –  Подстроить? – удивился он. – Я ничего не подстраивал! Мне просто понравились эти картины. Вот – номер два ноль девять семь и два ноль девять восемь.

      –  Вы хотите их купить? – спросила женщина. – Обе?

      –  Ну, раз уж я не могу выбрать одну и унести бесплатно…

      –  Это была просто шутка, – потупилась она.

      –  Я так и понял, – улыбнулся он.

      Только теперь он заметил, что она держит в руке стопку бумажных листов, скрепленных зажимом на картонной подставке. Прейскурант, догадался он. Или, вернее, каталог. В таких местах, наверно, полагается говорить «каталог». Прейскурант – это для ресторанов. Ему очень хотелось пригласить ее в ресторан.

      Она перелистала каталог, сверилась с номерами. Непонятно почему, но она вдруг заговорила ужасно сухо и официально:

      –  Номер два ноль девять семь стоит три тысячи долларов. Номер два ноль девять восемь – три с половиной. Могу сделать перерасчет по сегодняшнему курсу в рублях, если вам так понятнее.

      –  Не нужно. Я предпочитаю оперировать долларами. Привычка, – добавил он. – Но теперь я могу узнать, как называются картины и кто авторы?

      Он ничего не понимал, но этот невинный вопрос расстроил и смутил ее еще больше.

      –  Что-то не так? – спросил он. – Они не продаются?

      –  Продаются, – ответила она подавленно, – я же назвала вам цену. Просто я хотела бы понять, почему вы выбрали именно эти картины.

      –  Вы посоветовали выбрать то, что скажет нечто важное лично мне. Вот я и выбрал.

      –  Номер два ноль девять семь называется «Натюрморт». А номер два ноль девять восемь – «Отравленное небо». Оба полотна написала я.

      –  Так вы художница? – обрадовался он.

      –  Ну, художница – это сильно сказано. Но Этери считает, что в моих картинах что-то есть, вот и выставляет. Между прочим, один такой этюд с небом – ну, не совсем такой, похожий, – у меня уже купили. Но это было давно, года четыре назад, если не пять. Вас это не смущает?

      –  Нет, конечно! Приду в Третьяковку, а там висит такая же картина, как у меня дома. Гляну этак через плечо и скажу: «Да у меня дома такая же. Даже лучше».

      Вроде бы ему удалось ее развеселить. Она опять улыбнулась, и опять эти чудные ямочки заиграли у нее на щеках.

      –  Увы,