Пагуба. Сергей Малицкий

сиуна, конечно, а кузнеца. Но отметку, которую, как сказал кузнец, поставил ему сиун, я забрал.

      На огромной ладони Далугаеша лежал вымазанный в крови белый лоскут. Ирхай с трудом подавил тошноту.

      – Это клочок кожи с его груди. Да, пришлось поковырять мастера ножичком. Но ему уже не было больно. На его груди было выжжено тавро. Примерно такое, каким метят скот. Я оставил Эква в доме кузнеца, чтобы он отыскал его дочь и притащил ее ко мне, но тот не вернулся вовремя. И вот, когда Ганк отправился за приятелем, он обнаружил, что девчонки нет, а Экв мертв – зарублен, и зарублен, возможно, моим мечом. Мастерски. Одним ударом. Причем не со спины. Схватки не было, хотя Экв успел обнажить меч. Его прикончили, как неумеху. Рассекли сонную артерию. Так, кажется, убивают воины клана Смерти? Хотя они это все-таки делают со спины. Хотел бы я посмотреть на умельца, который одолел Эква. Даже мне это было бы сделать не так уж просто.

      – Это все? – медленно произнес иша.

      – Все, – кивнул старшина. – Да, кроме всего прочего, у моего ловчего еще были отрезаны уши и насажены на крюк для щипцов. Я так понимаю, что это уже приветствие мне, Ганку и Квену? Что ж, теперь о бедном парне будет заботиться Пустота. А я забочусь вот об этом. Все помнят, что это за тавро?

      Далугаеш шагнул вперед и поднял лоскут кожи над головой. Ирхай затаил дыхание. Иша окаменел. Еще бы было не помнить. Крохотное солнце с лучами, вписанное в квадрат с закругленными углами. Точно такое же тавро нашли и на груди прошлого иши после его внезапной смерти. Тогда, правда, не стали много говорить об этом, да и не походил слабый ожог на причину гибели крепкого правителя, хотя порой сердце подводило и больших здоровяков. Но теперь…

      – Все помнят, – раздался от дверей в покои иши тонкий голосок, и по залу пополз холод.

      Ирхай раздраженно повернул голову. Так точно. До внезапно сложившейся Малой Тулии добрался и главный смотритель Текана – Тепу, маленький румяный толстяк. Вот ведь судьба: стоял когда-то толстячок у хлебной печи в северной слободке, лепил пирожки, забрасывал их в рот да в ус не дул, а когда прежний смотритель растворил собственный дух в Пустоте, явился храмовникам глас все той же Пустоты и объявил рыхлого булочника новым смотрителем всего Текана. Вот было веселья, когда добродушный булочник с неподдельной растерянностью принялся заправлять казнями отступников у хиланского Храма Пустоты. Ничего, постепенно пообвыкся, даже во вкус вошел. Правда, теперь он вновь казался испуганным и жалким. Но ведь не из-за испуга смотрителя озноб пробил едва ли не всех, кто собрался в зале собраний?

      – Все помнят, – запинаясь, повторил Тепу, шагнул вперед, сбросил с плеча грязный мешок, вытер рукавом пот с лысины. – Как же не помнить? Низкий поклон блистательному ише, почтение прочим достойным мужам Текана. Ведь мы не забыли? Точно такая же печатка имелась и на груди безвременно почившего прошлого смотрителя. Он же в один день с предпоследним ишей отправился в Пустоту. – Смотритель еще раз поклонился ише, обвел взглядом присутствующих. –