Россия, кровью умытая (сборник). Артём Весёлый

а то они, звери, и сожрать тебя могут.

      – У них еще в носу не свистело, чтоб меня сожрать. Это раньше мы были, как Иисус Христос, не наспиртованы, а теперь, испытав на позиции то, чего и грешники в аду не испытывают, ничего не боимся. И в огонь пойдем, и в воду пойдем, а от своего не отступимся.

      Наконец гости провалились.

      Марфа кинула крепкие руки на плечи мужу и с пристоном выдохнула:

      – Заждалась я тебя…

      – Ы-ы, у меня у самого сердце как золой переело. – Он лепил в ее сухие, истрескавшиеся губы поцелуй за поцелуем.

      Она задула лампу и, ровно пьяная, натыкаясь на стулья, пошла разбирать постель.

      …Максим пересыпал в руке ее разметанные густые волосы и выспрашивал о житье-бытье.

      – Жила, слезами сыта была… В степь сама, по воду сама, за камышом сама, тут домашность, тут корова ревет – ногу на борону сбрушила, дитё помирает. Кругом одна. Подавилась горем. От заботы молоко в грудях прогорькло, может, оттого и кончился Петенька.

      – Не тужи, наживем другого.

      – Легко сказать: другого. – Она заплакала. – Такой поползень был шустрый да смышленый. Везде он лез, все хватал, цапал…

      На Максима забыть нашла, а над ухом все гудел и гудел ровный женин голос:

      – Такие страхи пошли после извержения царя… Голову от дум разломило. Сперва все судачили – вот Керенский продал немцам за сорок пудов золота всю Кубань вместе с жителями; потом слышим – вот придут турки и начнут всех в свою веру переворачивать. На Крещенье вернулся из города лавочник Мироха и на собрании объясняет всему обществу: «Вот наступает из Ростова на нашу станицу красное войско, прозвищем большевики. Все хвостатые, все рогатые, все с копытами. Пиками колют старых и малых, а из баб мыло делают». Такой поднялся вой, такое смятенье… С плачем, с криком кинулись мы, бабы, в церковь, подхватили иконы, подняли хоругвь. Батюшка с крестом три раза обошел вокруг станицы, все дороги и тропы святой водой окропил, и, слава царице небесной, пронесло большевиков стороной.

      Сытый Максим пробурчал сквозь сон:

      – Дуреха ты нечесаная.

      – Чего я знаю? Темная я, как бутылка. Куда люди, туда и я.

      – Такие брехи на страх простому народу разводят фабриканты, банкиры, генералы и все приспешники престола Николая, которые затаили в себе дух старого режима.

      – Хай они все передохнут. Лошадь у нас есть, корова меж молок ходит, как-нибудь перебьемся, а там, глядишь, землицы нарежут, посеем посеву и заживем спола́горя…

      В переднем углу теплилась лампадка зеленого хрусталя. Смутные тени лежали на темных ликах угодников. В покосившиеся окна заглядывало седое зимнее утро. За стеной промычала корова: Максиму показалось, что заиграл горнист, он вскочил, огляделся и снова подвалился под жаркий бок Марфы… Счастливый, уснул.

      Станица раскачивалась, через станицу волной катились вести:

      Большевики берут верх по всей России.

      На Дону война. На Украине война.

      В Новороссийске – советская власть.

      По Ставрополью народом поставлена советская власть.

      Казаки