Россия, кровью умытая (сборник). Артём Весёлый

Всем быть готовыми на случай тревоги.

      Утром полк был собран на митинг.

      Долго судили-рядили. В конце концов было решено батальонного Игнатьева арестовать, а к казакам и в 132-й стрелковый срочно слать своих делегатов. Арестовать себя батальонный не позволил – застрелился, делегаты были посланы.

      Не успели мы разойтись, скачет из штаба дивизии ординарец с распоряжением немедленно везти урну с солдатскими голосами в Тифлис, где квартировал общеармейский комитет Турецкого фронта.

      – Максима Кужеля слать!

      – Пимоненко!

      – Трофимова!

      Каждому из нас хотелось в тыл – вольную жизнь посмотреть, да и к дому поближе.

      Артиллерист Палозеров сказал за всех:

      – Нечего нам, братцы, горло драть без толку. Человек тут требуется надежный. Может, через них, через листки-то, какое освобождение выйдет. Благословись, пошлем-ка кого-нибудь из наших комитетчиков. Верней того ничего не выдумать.

      Слову его вняли.

      Перед целым полком тащили мы жеребья.

      Один тащит – мимо, другой – мимо, третий – мимо.

      Пало счастье на меня – вытащил пятак с зазубриной, – и заиграло во мне!

      Сгреб я барахлишко, посовал всякую хурду-мурду в один мешок, голоса солдатские – в другой и сажусь на арбу.

      – Прощевай, земляки.

      – Счастливо.

      – Возвертайся поскорее.

      – Чего он тут забыл?.. Сдай, Кужель, голоса, отпиши нам про тыловые порядки и валяй на Кубань, а следом и мы прикатим.

      Кто целоваться лезет, кто на дорогу мне табачку отсыпает, кто сует письмо на родину.

      Разобрал ездовой вожжи, гаркнул, и подпряженные парой кони взяли.

      С перевала оглянулся я последний раз…

      Далеко внизу чернели окопы, виднелись землянки, пулеметные гнезда, батарея в лесочке, и вся широкая долина была насыпана солдатами, как горсть махоркой.

      – Прощай, лешая сторонка.

      Три года не плакал – все молился да матерился, – а тут прорвало…

      Пожар горит-разгорается

      В России революция,

      вся Россия на

      ножах.

      Горы, леса, битые дороги…

      По хоженым дорогам, по козьим тропам несло солдат, будто мусор весенними ручьями.

      Солдаты тучами облегали станции и полустанки. По ночам до неба взлетало зарево костров. Все рвались на посадку, посадки не было.

      Поезда катили на север, гремя песнями, уханьем, свистом…

      Дребезжащие теплушки были насыпаны людями под завязку, как мешки зерном.

      – Земляки, посади!

      – Некуда.

      – Надо ехать али нет?.. Две недели ждем.

      – Езжайте, мы вас не держим.

      – Как-нибудь…

      – Полно.

      – Товарищи!

      – Полно.

      – Туркестанского полка…

      – Куда прешь?.. Афоня, сунь ему горячую головешку в бороду.

      – Депутат, голоса везу! – охрипло кричал Максим и, как икону, поднимал перед собой урну с солдатскими голосами.

      Его никто не слушал.

      Стоны,