Два шага до горизонта. Алексей Калугин

чем даже невольничий труд.

      – Снова открыли, – ответил Грудвар. – Начали копать глубже. Говорят, что теперь шахты доходят почти до самого огня земных недр. Поэтому и мрут там люди, как мигаты осенью.

      – Пока есть империя, найдутся и бунтовщики вроде тебя, Грудвар, – снова усмехнулся старик. – Которым не терпится в эти самые шахты.

      – Ну что ты с ним будешь делать? – обреченно посмотрел на Граиса бородач. – Так и балабонит весь день. Словно самого его завтра поутру домой отпустят.

      – А может, и отпустят! – снова встрял в разговор старик. – Вот вернется наместник, он с моим делом в момент разберется…

      Речь его, грозившую затянуться, прервал сухой, надсадный кашель, раздавшийся с кучи соломы, лежащей возле дальней от двери стены, прямо под узкой, выходящей на тюремный двор, щелью. Человек кашлял мучительно и долго, взахлеб, не останавливаясь.

      – Снова у Митея приступ, – тяжело вздохнул Грудвар.

      Старик, подавшись в сторону больного, пытался как-то облегчить его страдания. Но, как мог заметить Граис, все его действия сводились только к уговорам и попыткам удержать руки страдальца, которыми тот рвал у себя на груди рубашку.

      Поднявшись на ноги, Граис подошел к старику и опустился на колени возле несчастного Митея.

      Больной был в беспамятстве. Голова его, с закатившимися глубоко под веки глазами, была запрокинута назад. Из угла рта стекала слюна. На впалых щеках горели алые болезненные пятна.

      Граис приложил ладони к узкой, впалой груди несчастного. Затем быстро надавил пальцами несколько активных точек на шее. Больной затих, тяжело, надсадно дыша.

      – У него астма, – сказал Граис. – Следующий приступ он может не пережить. Ему нужен свежий воздух.

      – Где ж его взять? – проворчал старик.

      – Тогда дайте воды, – потребовал Граис.

      – Нет воды, – ответил подошедший к ним Грудвар. – Воду дают только по полкружки утром и вечером.

      Только теперь Граис понял, какую услугу оказал ему шалей, заставив напиться вволю прежде, чем затолкнуть в камеру. В маленьком, душном помещении, разогретом, как коптильная печь, жажда являлась дополнительным средством истязания заключенных.

      – Нужно сообщить охранникам, что в камере больной, – сказал Граис, взглянув на Грудвара. – Наверное, его можно перевести в другое, более подходящее для него помещение.

      – Ты что, смеешься, – мрачно глянул на Граиса бородач. – Да Митея затем и засунули в эту камеру, чтобы он скорее концы отдал.