Два шага до горизонта. Алексей Калугин

йерит с грушеобразной головой.

      – Судебный исполнитель сказал, что мое дело должен рассмотреть сам наместник, – ответил Граис.

      – Все мы здесь ждем суда наместника, – сказал бородач. – Да только твоя выходка того не стоит. Тебя бы следовало привязать к столбу рядом с теми отступниками, за которых ты вступился, – и все дела. Такие вопросы решает не наместник, а ми-шалей.

      – Больно ты скор, – раздался со стороны старческий, скрипучий голос. – Раз мечом помахал, так сразу возомнил себя героем. А я тебе скажу, порою слово может оказаться покрепче стали. Давно ты слышал в последний раз, чтобы кто-нибудь открыто выступил в защиту отступников? Или хоть слово сказал против учения Сирха?..

      Бородач ничего не ответил.

      – Вот то-то! – споривший с ним приподнялся со своего места, и Граис смог рассмотреть лысого старика с запавшим ртом. – Почему, по-твоему, преследуют отступников? Да потому, что протест в душах людей для империи страшнее, чем открытый бунт, который легко можно подавить силой оружия!.. Что, кстати, и случилось с тобой, Грудвар… Или нет?

      – Ты хотел поднять бунт против империи? – удивленно глянул на бородача, которого старик назвал Грудваром, Граис.

      – Нет, – смущенно мотнул головой тот. – Какой там бунт… Так…

      – Разбойник он, – громко произнес старик.

      – А хоть и разбойник! – крикнул, повернувшись в его сторону, Грудвар. – Что с того? Я ведь не йеритов грабил! Мы со Слимом, – бородач кивнул в сторону сидевшего рядом с ним грушеголового, – пытались захватить караван с продовольствием, отправленный наместником в Кахим!

      – Вдвоем? – изумился Граис.

      – Десять нас было, – помрачнев, ответил Грудвар. – Остальных убили. Бариин только вчера умер от ран в этой камере…

      – Что вам – за целый караван, что мне – за авоську с едой, – приговор будет один, – хихикнул старик.

      – Как это, за авоську с едой? – удивленно спросил Граис.

      – А вот так, – развел руками старик. – Хотел отнести своему сыну поесть, а меня по дороге схватили и приволокли вот сюда.

      – Начал рассказывать, так говори все до конца, – обращаясь к старику, сказал Грудвар.

      – А мне скрывать нечего, – ответил старик. – Мой сын тоже из отступников. После того, как его приятелей арестовали и выслали на соленые земли, он сам из Халлата ушел. Скрывался у пастухов, а я ему время от времени относил поесть.

      – Если твой сын просто отступник, почему же ты ждешь суда наместника? – снова удивился Граис.

      – Кто-то из соседей донес, что сын его прячется не у пастухов, а ушел к вольным, – объяснил Граису приятель Грудвара Слим.

      – К вольным? – все больше удивляясь, переспросил Граис.

      О вольных упоминал вчера в разговоре с ним и Фирон. Однако в памяти ксеноса не содержалось никакой информации, хоть как-то связанной с понятием «вольные».

      – Да, приятель, – похлопал Граиса по плечу Грудвар. – Видно, далеко от Йера ты странствовал. Вольные – это и есть те самые бунтовщики,