Таинственный монах. Рафаил Зотов

сон видел, – отвечал Гриша.

      – Страшен сон, да милостив Бог, дружище. Да разве уж кто-нибудь растолковал тебе твой сон? Расскажи-ка мне, что ты видел, я быть может растолкую тебе по своему, – сказал князь.

      – Вот этого то, князь, я и боюсь, потому что ты ничему не поверишь.

      – Не поверю? Что ты, Гриша! Я старинный коренной христианин. Знаю, что Божий перст и во сне умудряет слепцов. Но все-таки ведь не все же сны вещие, есть же пустые. Ну же рассказывай, а мы с княгинею будем объяснять.

      – Тут нечего объяснять, князь, потому что виденный мною сон был наяву.

      – Что за вздор! Что же такое? – спросил Хованский с выражением удивления на своем лице.

      После непродолжительного молчания, в течение коего на лице Гриши заметна была нерешимость и некоторая борьба, он сказал вполголоса:

      – Сегодня ко мне приходил тот самый дядечка монах, который меня маленького привел в твой дом, князь.

      – Как, откуда он взялся? – вскричал князь.

      – Не знаю, он мне этого не говорил, – отвечал Гриша.

      – О чем же он с тобою, Гриша, говорил?

      – Он не велел мне ехать с тобою сегодня к царевне.

      – Только-то? Так пожалуй не езди, я тебя насильно не тащу.

      – Да я-то непременно хочу ехать с тобою, чтобы тебя защитить или умереть с тобою, – решительным тоном проговорил Гриша.

      – Что ты за чепуху городишь? Защитить… умереть… Да разве мне грозить опасность в пути? Какую гиль насказал тебе твой дядя чернец невидимка! – возразили, смеясь, Хованский.

      – Вот в том-то и дело, только он не велел мне тебе сказывать, – ответил Гриша.

      – Почему же, разве он мне желает зла?

      – Не знаю, только я за твои благодеяния ко мне не хочу скрывать от тебя того, что слыхал от монаха. Я спал крепким сном, как вдруг, пред рассветом, чувствую, что меня кто-то будит. Проснувшись, я увидел пред собою монаха, который мне сказал: – «Знаешь ли ты меня?» – Не помню, батюшка, – отвечал я ему со страхом. – С лишком десять лет тому назад я привел тебя в дом Хованского, – сказал монах. – Теперь вспомнил! – отвечал я. – «Молчи! Никто на свете не должен знать кто я и где я и слушай, что я тебе скажу: не езди сегодня с Хованским к царевне, его постигнет там несчастье. Не смей ему об этом сказывать, потому что это не поможет ему. Скоро я к тебе опять явлюсь и тогда мы с тобою поближе познакомимся».

      Сказавши эти слова, монах исчез, я встал и, несмотря на запрещение монаха, решился идти к тебе и рассказать все, что слышал.

      Конечно, сколько я могу припомнить свое младенчество, монах этот кормил, поил меня и всегда запирал в своей кельи, не разговаривая со мною ни одного слова и за это я обязан ему благодарностью; – но ты князь, с доброю княгинею десять лет пеклись обо мне, как родные и я готов за вас умереть. А потому, что ни случилось бы с тобою, я еду и разделю твою судьбу.

      С минуту князь призадумался, потом встал, перекрестился и, с принужденною веселостью в голосе, сказал:

      – Так поедем же, Гриша, и ты увидишь, что монах говорил вздор. Мне ни откуда