Таинственный монах. Рафаил Зотов

душенька, ты ведь у меня грамотейка.

      Княгиня, взяв из рук мужа бумагу, приблизилась к свече и прочитала вслух следующее:

      «Блаженни презирали на нища и убога, сказал Спаситель мира. Сирота, порученный мне человеком, имя которого уже не существует на земле, явится к тебе, князь, сею моею грамотою. Его зовут Григорием. Он крещен в нашей православной вере; от роду ему три с половиною года. Прими его, обласкай, воспитай. Господь воздаст тебе за сие сторицею. Буди здрав. Мы же все тебе кланяемся.

Досифей».

      – Ну, что скажешь, моя дорогая? – с некоторым смущением спросил Хованский свою жену.

      – Я жду твоих приказаний, князь, – робко отвечала княгиня.

      – Я полагаю, что отказать Досифею нельзя. Примем мальчугана.

      Княгиня с участием взглянула на Гришу и почтительно отвечала:

      – Ты знаешь, князь, что я привыкла во всем тебе повиноваться. Помимо этого я готова и безродному сироте оказать ласки и попечения, какие оказывала родному нашему сыну. Долг христианский и воля твоя для меня священны.

      – Знаю, княгиня, что ты добрая жена и нежная мать, а потому я с уверенностью обратился к тебе с настоящим предложением. Примем сиротку и Бог наградить нас за это.

      Затем князь позвал Фомку и приказал ему отвести Гришу в детскую и сдать на попечение Афанасьевне и прибавил, обратись к Грише:

      – Ступай, Гриша, ложись спать.

      Фомка взял было мальчика за руку и хотел вести, он вырвался и резко проговорил:

      – Я не хочу еще спать!

      – Вот забавно! Чего же ты хочешь? – возразил смеясь от души Хованский.

      – Я хочу горячего калача, – прошептал Гриша.

      – Делать нечего, княгиня, давай нам чего-нибудь закусить, – сказал князь смеясь.

      Гриша развязно сел на лавку около стола, едва вскарабкавшись на нее без посторонней помощи.

      Смелость и непринужденность мальчика забавляли князя и он, угощая мальчика, ласково беседовал с ним, стараясь приспособляться к его понятиям. Гриша с откровенностью, свойственною детям, рассказал, что он никогда не видел людей в иной одежде, в какой был его дядечка. Насколько лепет Гриши забавлял князя, настолько княгиня становилась час от часу грустнее и молчаливее. Смелый Гриша неоднократно обращался к княгине со своими вопросами, но та отвечала наклонением головы, в знак согласия или только словами: «да» или «нет». Такого рода ответы видимо не понравились Грише и он, обратись к Хованскому спросил, указывая на княгиню.

      – Что этот дядечка молчит? Немой он что ли?

      Этот наивный вопрос мальчика заставил князя расхохотаться, и из него было понятно, что малютка воспитывался с раннего детства в мужском монастыре, никогда не видал женщин и что по его понятиям княгиня была такое же существо, как монахи, только в другой одежде. Князь хотел было объяснить Грише по этому поводу, но увидя, что его объяснения выше понятий мальчика, закончил тем, что приказал Фомке отвести Гришу в детскую. Чему Гриша беспрекословно повиновался. Он слез со скамейки, перекрестился на образа,