Беседы о ремесле. Максим Горький

уготованные грешникам в аду.

      – Што хошь говори, а – там, брат, тебя да меня вздрючат, покипятят в смоле годов шестьсот, – обещал он, прищурив нахальнейшие глаза и тотчас же, бесстыже усмехаясь, спрашивал: – Только как же это: ведь не плоть, а душа страдать должна, а у неё, у души, – ни кожи, ни рожи! А? – И, поставив этот коварный вопрос, он хохотал, точно филин, гулко и громко.

      Во всю правду повести о нём я не поверил и, вводя его в книгу «Фома Гордеев» под именем Анания Щурова, несколько сократил количество уголовных подвигов его.

      На однотонном фоне «нормальной» жизни мелкого мещанства «железные» люди казались мне более или менее необыкновенными, да они и действительно были такими. Особенно значительной была для меня повесть о Гордее Чернове.

      Он славился как знаток всех капризов и хитростей Волги, он сам, стоя на капитанском мостике, проводил свои буксирные пароходы с караванами барж, обходя перекаты «воложками», конфузя казённых инженеров-гидротехников, возбуждая стыд и зависть капитанов, которые «паузились» на перекатах, разгружая баржи, низко сидевшие в воде. Он, Чернов, был неизменно удачлив во всех своих предприятиях, а неудачи как бы нарочно сам себе создавал. Сконструировал баржу невероятной грузоподъёмности; ему указывали, что баржа окажется непригодной для плавания даже в «полую» воду:

      – Потащим – так пойдёт, – сказал Чернов, но ошибся – не пошла.

      Построил по своему плану дом в трактирно-церковно-«мавританском» стиле с башенками, куполами и «луковицами» на крыше, раскрасил его ярчайшими красками и отказался жить в нём, оставив вокруг дома тот тёсовый забор, который ограждал постройку. Рассказывали, что у него попросил работы какой-то парень, исключённый из семинарии. Чернов отправил его на Суру грузить хлеб за пятнадцать рублей в месяц. Парень телеграфирует ему: «Пришлите буксир, вода спадает».

      Чернов ответил телеграммой же: «Молчи, дурак, врёшь». Дня через два семинарист сообщил: «Баржи обсохли». – «Еду», – ответил Чернов и, приехав в Васильсурск, спросил семинариста: «Ну, – рад, что оказался умнее хозяина? Скидывай пиджак, давай драться». Честно подрались тут же на берегу Волги у пристани и на глазах обывателей. Семинарист побил хозяина.

      – Ладно, – сказал Чернов. – И не глуп ты, и сила есть. Поезжай в Покровскую слободу старшим приказчиком, жалованье полсотни, за удачу – награды будут.

      И будто бы семинарист этот стал его «закадычным другом».

      Об этом единоборстве рассказывали мне «нормальные» жители Васильсурска, и рассказывали похвально.

      Такие строительные ошибки и сумасбродные поступки создали бы всякому другому человеку славу «сумасброда», но Чернов заслужил прозвище «американца».

      И вот этот человек, счастливый в делах, красавец, силач, кутила, – вдруг исчез, бросив своё большое дело, не сказав ничего ни сыну, ни дочери. Его искали, не нашли, решили, что убит, и, устроив администрацию по делам его, распродали всё имущество, разумеется, жульнически дёшево, заплатили