За чужую свободу. Федор Ефимович Зарин-Несвицкий

руку. Исполнив свои обязанности, князь отошел к жене.

      – Вы сами военный, – быстро начал француз, обращаясь к Льву Кирилловичу, – вы, конечно, поймете меня. – Его щеки покраснели. – Я полковник легкого конного полка кавалерии неаполитанского короля… Я в плену… Вам известно, что война перенесена за границу. Вы можете представить мои чувства. Я был при Маренго, Аустерлице, Иене, Фридланде и Ваграме… Сам император вручил мне этот крест Почетного Легиона на полях Ваграма. Могу ли я быть спокоен, томясь в плену, когда новая, страшная война началась против моего императора. Вы ведь понимаете меня?

      – О да, – ответил Бахтеев, – я понимаю вас, я бы сам испытывал на вашем месте те же чувства.

      – Вот видите! – воскликнул француз. – Мне тяжело видеть торжество победителей… Но, быть может, благоразумие одержит верх. Император Наполеон всегда высоко ставил императора Александра. Они могли бы поделить мир пополам…

      – Это говорит и мой дядя, – ответил Лев Кириллович.

      – Вот видите, видите, продолжил Соберсе, – граф Румянцев, ваш канцлер, против войны. Говорят, князь Кутузов тоже против. Ваша родина разорена. Чего же хотите вы? Увлекаясь личной дружбой к прусскому королю или ненавистью к Наполеону, ваш император губит свою империю.

      – Я не могу обсуждать поступков моего императора, – сухо отозвался Лев Кириллович.

      – О, я понимаю вас, – воскликнул Соберсе, – я знаю, что значит преданность императору. Но я хочу сказать, что, несмотря на войну и поражения, мы не чувствуем к вам ненависти. Ведь и вы тоже? Да?

      – Да, – ответил Бахтеев, – вы правы. Хуже всех вели себя в России немцы и особенно баварцы.

      – Видите! И вы хотите их защищать! – с горечью воскликнул Соберсе.

      Этот пленный французский офицер внушал Бахтееву невольную симпатию.

      – Мы еще поговорим, – сказал он, пожимая руку французу.

      А в другом углу салона слышался слащавый голос Гольдбаха:

      – Наши герои Штейн и Шарнгорст. Вся Германия восстала. У нас есть свои Тиртеи, Арндт и Кернер. У нас будут и свои амазонки и свои Жанны д'Арк. Пожертвования текут рекой. За железное кольцо – символ жертвы родине – отдают последнее достояние. «Отдаю золото за железо»(«Gold gab ich fur Eisen»), как выгравировано на этом кольце. Наши потомки будут с гордостью показывать это железное кольцо – символ героизма и самоотверженности. Германия восстала, как один человек. Студенты, профессора, как великий Фихте, художники, как Щадов, поэты, как Кернер и барон де ля Мот – Фуке, идут в ряды народной армии. За это железное кольцо наши девушки отдают золото своих волос. О! Германия освободит мир от этого чудовища! – с пафосом добавил Гольдбах.

      – При помощи русских штыков, конечно, – насмешливо проговорил князь Никита.

      При этих словах Гольдбах сразу остыл и словно отрезвел от своего увлечения.

      – Вы забываете, дорогой Гольдбах, – все тем же тоном старого вельможи продолжал князь, – что Наполеон еще располагает силами Рейнского союза, а Пруссия… Ну, да, конечно, у Пруссии нет