Казнь. Андрей Зарин

шляпу, для чего‑то сунул в карман револьвер, лежавший в столе, и осторожно вылез из окна. Крадучись, как вор, он обошел палисадник и почти бегом пустился к берегу Волги.

      – Что с нашим барином? – с тревогой говорила Екатерина Егоровна, смутно чувствуя беду. Луша сокрушенно покачала головою.

      – Надо полагать, заприметил что, – сказала она шепотом.

      Екатерина Егоровна вздрогнула.

      – Но ведь мы вчера помирились?

      – А сегодня накатило, – объяснила Луша, – или, может, опять что подозрительное подвернулось!

      Екатерина Егоровна беспокойно стала ходить по комнате. Тишина в доме пугала ее.

      «Господи, хоть бы он крик поднял!» – думала она, с тоскою и страхом взглядывая на запертую дверь кабинета…

      Наконец она не выдержала этого напряженного состояния, бросилась в спальню и через минуту вышла оттуда с накидкой на плечах и в шляпе.

      – Луша, – сказала она, – я не могу больше мучиться. Если он спросит про меня, скажи, что я ушла к матери!

      Луша вздохнула и сочувственно кивнула головою.

      VI

      Гром среди ясного неба не поразил бы так Елизавету Борисовну, как поразила нежданная записка от Дерунова.

      Сухим официальным тоном он извещал ее, что в среду вечером, то есть сегодня, он занесет векселя Долинину для протеста на завтра, потому что дела заставляют его немедленно, рано утром в четверг, выехать в Петербург.

      Елизавета Борисовна собиралась сделать прощальные визиты и теперь сидела одетая, с отчаянием на лице, держа на коленях злополучное письмо.

      Из гостиной послышались тяжелые шаги; Елизавета Борисовна едва успела спрятать письмо, как в комнату вошел Можаев.

      – Что с тобой? – спросил он с тревогою. – Ты такая бледная.

      Она сделала попытку улыбнуться.

      – Сейчас пройдет. Вдруг закружилась голова. Это, верно, еще вчерашнее.

      – Ты бы прилегла, – участливо сказал Можаев, но она порывисто встала.

      – Нет, нет! Я выйду и освежусь!

      – На дворе жара.

      – Я рассеюсь на людях… – и она пошла к выходу. Можаев остановил ее в дверях, обнял и нежно поцеловал ее холодный лоб.

      Она поморщилась и, отодвинувшись от него, вышла из комнаты. Он с улыбкою посмотрел ей вслед.

      Она торопилась, словно за нею гнались. «Пусть думают, что хотят», – решила она про себя и твердо направилась в канцелярию губернатора.

      – Иван Герасимович Анохов здесь? – спросила она швейцара.

      – Так точно!

      – Вызовите его на минуту.

      В грязной комнате приемной с грязной ясеневой мебелью за большим столом сидел чумазый юноша и яростно водил пером по бумаге; на скамьях вдоль стен сидели несколько человек. Толстый, краснолицый купец икал, приговаривая: «О Господи Иисусе!«Старая женщина свистящим шепотом передавала что‑то своему соседу, юркому господину в изношенном пиджаке, и тот сочувственно кивал ей лысой головою.

      Елизавета Борисовна нетерпеливо ходила взад и вперед по комнате, и, когда в дверях показался Анохов, она порывисто