Петровские дни. Евгений Салиас-де-Турнемир

сделать свой голос гневным. – Вы меня изводите… Я от вас помру. Верно! А без вас проживу – нельзя лучше.

      – Нет, не проживёшь! – усмехнулся Тит.

      – Ан тебе говорю, проживу. Ну, ты умница, – приступила старуха к правнучке. – Говори. Сказывайся, что у вас тут?

      – Да ничего же, бабуся.

      – Побожись.

      Алёнка молчала и затрясла головой.

      – То-то… Не можешь божбу на душу взять.

      – Зачем ей зря по сту разов в день божиться! – вступился Тит за сестру.

      – Ах, отчаянные. Чисто дерева! Ведь вижу я… Ну, ладно же, погодите, озорники. Будет вам! Я знаю, что сделаю.

      Старуха, разгневавшись не на шутку, села на скамью и старалась догадаться, в чём, собственно, дело, так как она видела ясно, что застала правнуков врасплох.

      – Ты бы, бабуся, пошла поглядеть на избу сотского. Посмотрела бы, что там у него приключилось. Такое, что ахти! – заговорил молодой малый.

      – А что такое? – удивилась Параскева.

      – Да вот поди. Увидишь, так и запрыгаешь. Хоть и не махонькая, а запрыгаешь.

      – Да что такое, оголтелый?

      – Поди, говорю, и увидишь.

      Старуха привстала, хотела выйти из избы, но вдруг сообразила, что молодец хитрит.

      – Нет, я уж лучше после пойду, – вымолвила она, лукаво ухмыляясь.

      Брат с сестрой переглянулись, улыбнулись и, наконец, начали смеяться весело и добродушно.

      – Ничего с бабусей не поделаешь, – выговорил Тит. – Видно, нужно каяться. А то просидит она тут до вечера, и в город опоздаем. Эй, Матюшка! Вылезай. Делать нечего! – крикнул он.

      И в ту же минуту из угла, где было на гвоздях навешано платье, вынырнула взлохмаченная чёрная и кудрявая голова. И затем молодой малый, ровесник Тита, вылез из своей засады.

      – Прости, Параскева Васильевна. Не гневайся, – выговорил он, кланяясь.

      – Ах, разбойники! – закачала головой старуха. – Недаром я чуяла! Как пришла, смекнула, что дело нечисто. Ну что же мне теперь с вами делать? К самому графу Кириллу Григорьевичу пойду и буду жаловаться.

      – Будь милостива, Параскева Васильевна. Не могу я твоего приказания уважить, не могу не бывать у вас. Что хочешь, то и делай. Хошь голову сними, а я всё-таки сюда ходить буду! – покорно проговорил молодой малый.

      – Ах, разбойники, мучители мои! – закачала головой старуха.

      – Послушай, бабуся! – вступился Тит. – На сей раз Матюшку прости. Он пришёл за мной. Мне место важнеющее открывается. В конюха. Да ещё не к простому барину, а к князю.

      – Ой ли? – оживилась вдруг Параскева.

      – Ей-Богу, – ответил Матюшка. – Место – прямо диво дивное. Один всего конь. И господ – один князь. А при нём дядька, хороший, добрый. У нас в доме спрашивали, нет ли молодца. Я вот про Тита сказал, поручился, как за родного. Ну вот и велели его к тому князю привести.

      – Ну что же… На этот раз Бог с тобой. Спасибо, – сказала старуха. – Но ходить к нам всё-таки не ходи. Вольная крепостному…

      – Ну, ну… Слышали уж сто разов, – махнул рукой Тит.

      – Слышали и ещё услышите…