Петровские дни. Евгений Салиас-де-Турнемир

со двора, а питомец недоумевал.

      Однажды Кузьмич, надев своё новое платье, снова исчез из дому, но, предупреждая своего барчука, что ему нужно отлучиться по важнейшему делу, дядька имел такой торжественный вид, что Сашок подивился более, чем когда-либо.

      «Что у него завелось? – думал он. – Баба, что ли, какая на старости лет его околдовала?» Не зная, что делать с тоски, Сашок сел к окну, выходящему на садик при церкви. Он надеялся, что красавица соседка – как всегда это бывало в отсутствие Кузьмича – выйдет погулять и пройдёт под его окном. Однако на этот раз он около получаса просидел, тщетно ожидая появления женщины, «каких, ей-Богу, вот никогда не видывал!»

      С досады Сашок вышел во двор и отправился в конюшню. Тит оказался там и усердно чистил лошадь. Князь сел на скамейку, стал глядеть и выговорил:

      – Ты смотри, Тит, сдуру Атласного не опои.

      – Как можно, – отозвался молодец.

      – Ты это знаешь. Опоённая лошадь пропала.

      – Да и человеку негодно воды испить, когда он взопревши, – заметил Тит.

      – Это ты умно сказываешь. Это правда.

      Тит самодовольно улыбнулся и принялся ещё усерднее за дело. Наступило молчание, но Тит как-то странно взглядывал на барина искоса.

      – А уж всё-таки извините, Лександра Микитич, – вдруг заговорил Тит. – А из себя она всё-таки пригожая до страсти…

      – Да. Зато и стоила полста рублей…

      – Как же так? – удивился Тит, совсем оборачиваясь к князю, и, разводя руками, где были скребница и щётки, прибавил: – Нешто вы ей полста рублей дали уже… Стало, сладилось?

      – За неё дал. И то по дружбе господин Романов мне продал. Ему самому она дороже обошлась.

      – Да вы про что, Лександра Микитич?

      – Как про что?.. Про Атласного.

      Тит глупо рассмеялся и стал утирать нос щёткой.

      – Чему, дурак, смеёшься?

      – Я не про неё, не про лошадь сказывал… Я про Катерину Ивановну.

      – Что-о? – изумился Сашок, хорошо знавший, кого так зовут.

      – Я про супружницу нашего вот пономаря сказываю, что пригожа и всё привязывается ко мне. Как повстречает, то держит да расспрашивает. Отбою мне нет от неё.

      – Тебе?! – ещё пуще изумился Сашок и слегка вспыхнул от чувства, самому непонятного.

      – Да-с. Проходу не даёт. Всё одно… Что князь твой? Где князь? Сколько ему годов? Что он за барин? А пуще всего пытает, нет аль есть у вас зазноба какая, а коли нет, то, может, женитьба на уме. Видать, что она в вас втюриилась во как… Да и чего мудрёного. Вы князь да офицер, а её-то муженёк хворый, лядащий, безволосый, а она-то вон какая кралечка. Вы бы уж, ваше сиятельство, её успокоили. Ведь терзается…

      – Полно, дурак, околесицу нести! – вдруг вспыхнул молодой малый и, вскочив, быстро ушёл в дом.

      Здесь он сел у окна, выходящего на улицу, потом стал прохаживаться по комнатам, потом опять сел к другому окну и глядел на редких прохожих… Раза два за целый час он настораживался, прислушивался и высовывался из окна… До его слуха долетал