На Москве (Из времени чумы 1771 г.). Евгений Салиас-де-Турнемир

тихо шепнула Уля, опуская глаза.

      – Кто он? Говорите!

      – Что же спрашивать? Зачем спрашивать? – как-то грустно отозвалась девушка.

      – Я знать хочу. Мне надо… Надо знать…

      Уля молчала и не шевелилась, но, когда Абрам встал и двинулся к ней, она вдруг встрепенулась вся и боязливо глянула на него.

      – Говорите, кто ваш дорогой, золотой; не скажете, тотчас я вас поймаю и зацелую, – дерзко выговорил Абрам, подходя к девушке.

      Уля вспыхнула и отодвинулась быстро в сторону. Абрам в секунду настиг ее, в один прыжок, и крепко обхватил.

      Смущенную и трепетную, привлек он ее к себе и целовал ее пунцовое испуганное лицо.

      – Ты ведь меня любишь, – через минуту выговорил Абрам. – Я твой дорогой и золотой, я это знал. Зачем же ты от меня укрывалась, бегала?

      – На все воля Божья! Вот не убежала. Прямо на вас судьба навела. И что будет теперь?!

      – Что я захочу, то и будет! Так ведь?

      Уля молчала и думала: «Разумеется!»

      Она умела избегать его издали, как и воробей умеет укрываться в чаще ветвей от кружащего в выси ястреба. Но, раз попав в его когти, что пользы порываться?

      Уля была так поражена этой неожиданной встречей в доме богатой барыни. Горячие ласки, первые в жизни полученные девушкой, так смутили ей душу и разум, что она с трудом могла держаться на ногах.

      – Уйдите!.. – шепнула она, окончательно теряя силы от его новых, неожиданных поцелуев, от его лица, горящего у ее лица.

      – Сейчас! Уйду! Но вечером я буду у тебя. Чур, не запирать дверей!

      – Уйдите!

      – Не запрешься?

      – Не знаю…

      – Не отвечай так. Говори правду.

      – Ей-Богу, ей-Богу, не знаю, – прошептала Уля. – Может быть, запру… Может быть, не… Не знаю, ей-Богу! Как Господь на душу положит.

      – Запрешься – всему конец. Я завтра на тебя глядеть не стану. Помни!

      – Как хотите. Ваша воля.

      – Что «как хотите».

      – Не глядите…

      – Так, стало быть, запрешься от меня.

      Уля молчала упорно, закрыла лицо свое и опустила голову, как виновная.

      – Да отвечай же мне!

      – Отвечать! Что тут отвечать! Нечего отвечать! – вдруг резко вымолвила Уля с оттенком горечи. – Вы сами знаете, все знаете! На вас Господь меня навел… Ну и пускай! Пропадай все… Что я могу сделать? Я бы и рада… Да что я могу сделать?..

      – Как ты чудно говоришь? – изумился Абрам, – Подумаешь, ты жалуешься! Подумаешь, ты уже моя крепостная и не смеешь мне перечить, не смеешь ослушаться… Так я, милая, не хочу… Этак уж я сам не хочу! Я думал, что ты меня любишь, по своей воле будешь поступать!

      – Ах! вы не понимаете… Не понимаете!

      – Что? Скажи!..

      – Ах, я и сама не знаю… Мне себя жалко… Пропаду я так, задаром, как другие пропадали… Я думала, моя судьба другая будет! Но пускай… Пускай! на все воля Божья!

      – Ты не пропадешь… Я тебя буду любить и всегда, всегда… всю мою жизнь. Умрет бабушка, ты станешь моей женой.

      – Полноте! Зачем пустое