Ширь и мах (Миллион). Евгений Салиас-де-Турнемир

бумагами попробовать доложить.

      По уходе чиновника князь рассмеялся и почувствовал себя совсем хорошо. Он посидел немного, потянулся, а там перешел к турецкому столику, придвинул его к себе и начал распечатывать и читать письма и донесения, давно ожидавшие его здесь.

      В нижнем этаже дворца, где помещалась канцелярия светлейшего и где было, помимо чиновников, много и посторонних и важных лиц в гостях у директора, гудел неудержимый раскатистый хохот.

      До кабинета князя было далеко и высоко, и поэтому здесь человек пятьдесят юных и старых хохотали во все горло до упаду. И всякий вновь пришедший или прибежавший на хохот подходил к делам, принесенным чиновником от князя, и тоже начинал хохотать.

      На всех бумагах стояла одна и та же подпись рукою князя:

      «Петушков. Петушков. Петушков».

      Между тем была во дворце и новость… От князя отошло! Дворец зашевелился, ожил и загудел.

      Князь пробрался, позавтракал плотно и, надев кафтан, сидел в кабинете. Кое-кого он уже принял и весело беседовал. Через часа два уже узнали, что «у князя прошло», что он оделся и принимает.

      Во дворце была и другая новость, еще с утра. Вернулся из чужих краев посланный князем гонцом в город Карлсруэ[54] офицер Брусков. Он исполнил поручение светлейшего и, велев о себе доложить, ждал внизу.

      В сумерки князь позвал офицера.

      – Ну, что скажешь? Ты ведь, сказывают, из Немеции?

      – Точно так-с, ваша светлость. По вашему приказанию ездил и привез с собой…

      – Что?

      – А маркиза.

      – Что такое? – удивился Потемкин.

      – Вы изволили меня командировать тому назад месяца с полтора в Карлсруэ – за скрипачом маркизом Морельеном…

      – Так! Верно! Забыл! Верно!.. Ну, что ж, привез его?

      – Точно так-с! – тихо и с легкой запинкой выговорил офицер. – Привез. Он здесь, внизу, в отведенной горнице.

      – Молодец! Где ж ты его нашел? В Карлсруэ?

      – Да-с. В самом городе.

      – Хорошо играет? Или врут газеты…

      – По мне, очень хорошо. Лучше наших скрипачей во сто крат, – отозвался Брусков. – Так возит смычком, что даже в глазах рябит.

      – Это что… А не рябит ли и в ушах, – рассмеялся князь. – Тогда плохо дело. А?

      – Нет-с.

      – То-то. Ну, спасибо. Награжу. Мне его захотелось послушать… В газетах много о нем похвал… Печатают, что божественно играет. Слезы исторгает у самых твердых. Ну, вот, через денек-два послушаем и увидим. Спасибо. Ступай.

      Офицер хотел идти.

      – Стой. Ведь он эмигрант. Бежал из Парижа? Был богач и придворный, а ныне в чужом краю пропитание снискивает музыкой. Так ведь, помнится.

      – Точно так-с.

      – И все это правдой оказалось? Ты узнал?

      – Все истинно. Маркиз мне сам все сие рассказывал. Всего лишился от бунтовщиков.

      – Ну, ладно. Приставить к нему двух лакеев и скорохода. Да обед со стола. Ступай.

      VII

      Еще в апреле месяце князь Таврический, после великолепного

54

Карлсруэ – немецкий город на берегу Рейна.