Наемники Судьбы. Юлия Федотова

говори, осел! – подсказала Энка.

      – Я, принц Эдуард-Карол-Хенгист, наследник Ольдонского престола…

      – Приношу клятву Уставу… Кансалонской гильдии Белых Щитов… Ах, демон побери! «Поступая в обучение» пропустили! Ну ладно, не суть!.. И наставнику моему… сотнику Ингрему…

      – Эй! – завопил сотник Ингрем. – Почему мне-то?!

      – А кто обещал с ним возиться?… «И нет для меня отца, кроме Наставника, и нет для меня закона, кроме Наставника, и нет для меня богов, кроме Наставника, и никто я до слов Наставника…»

      Принц старательно повторял слова клятвы.

      – Ну вот! – радостно объявила диса после долгого перечисления напастей, грозящих клятвопреступнику. – Теперь ты полноценный ученик! Иди и облобызай наставнику сапог.

      Хельги резво отскочил от приближающегося принца:

      – Ай! Уйди! Оставь мои сапоги в покое!

      Эдуард замер в нерешительности.

      – Ладно, не лобзай, если он не хочет, – милостиво разрешила диса. – Мы никому не скажем.

      – Идиотская церемония, – ворчал Хельги. – Не желаю я быть никаким отцом или законом. Надо было найти Гила, пусть бы ему клялся. Куда делся твой Гил?

      – В последнем селе задержался, по важному делу.

      – Знаю я его дела. Не иначе девку снял.

      – Какая разница? – возразила Энка. – Гил не может иметь ученика, у него нет ранга.

      – Присвоили бы ему ранг.

      – Кашевару?

      – Ну и что? Кашевар тоже воин.

      – Хельги, счастье мое, хватит ерунду болтать! Суп стынет!

      – Вот именно! – Энка щедрой рукой протянула сприггану миску.

      Тот поморщился, но съел. Диса тоже съела. И даже проголодавшийся принц съел несколько ложек. А эльф не стал. Он вдруг сделался задумчивым, сидел, отрешенно глядя в облака.

      – Ау! С тобой что? – окликнула его горе-повариха.

      – Я слагаю песнь, – ответил эльф, – о юной эльфийской деве, идущей в битву, о страшных временах и великих подвигах.

      Меридит скептически хмыкнула. Отвратительный суп казался ей полезнее любой песни, даже самой прекрасной. Но Энка уважала искусство.

      – О! Песнь – это здорово! Всегда хотела уметь слагать, но у меня не выходит. У Хельги однажды вышло, настоящий стих! Помнишь, Хельги?

      – Умолкни, несчастная! – прошипел тот. Однажды он действительно сложил стих. Не по своей воле, разумеется. Мэтр Арчибальд, преподаватель риторики, дал студентам задание – сложить стих философского содержания, но на жизненную тему. Дело было перед самой защитой курсовых, поэтому произведение Хельги звучало так:

      Что есть жизнь? Миражи и виденья,

      Мгла познанья, неведенья свет…

      Я тону в Абсолютной Идее

      И спасения, кажется, нет.

      Подо мною безликая бездна,

      В ней концы и начала кишат;

      Мне не страшно и не интересно,

      Я солидно тону, не спеша.

      А вокруг, клокоча, громоздится

      Неоформленных сущностей сонм…

      Может,