Пациентка. Родриго Кортес

и совершенно закрытый для посторонних клуб, все было совсем иначе. Молодые, едва закончившие колледж супруги местных копов кипели энергией, а главное, составляли в клубе активное большинство. Рождественская елка, Хэллоуин, День независимости – ничто не обходилось без их участия, и Нэнси за какие-то пару лет сумела провести среди местных подростков несколько гонок на велосипедах, не сразу, но договорилась с вождями и организовала серию походов младших школьников в резервацию и даже устроила совершенно непристойный по своему успеху у половозрелой молодежи весенний карнавал.

      А потом родился Ронни, и она года на полтора выпала из яростной круговерти общественной жизни, а когда сумела вновь появиться в клубе, обнаружила там совсем другую жизнь.

      Женщин как подменили, и теперь они целыми часами, неделями, месяцами обсуждали кинофильмы, ели попеременно изготовляемые торты и даже думать не хотели ни о чем, кроме сплетен о двух самых важных вещах на свете: размерах пенисов мужской части клана Кеннеди и размерах будущих пенсий своих еще нестарых супругов.

      Нет, Нэнси так просто не сдалась и все-таки попыталась вернуть своему клубу утраченные задор и неукротимость, но тут же натолкнулась на такой мощный отпор, что опешила. Попыталась выяснить, что происходит, и довольно скоро во всем разобралась.

      Теперь всем заправляла жена мэра Сьюзен Тревис, единственная дама, которую приняли в клуб вопреки уставу, – кто-кто, а уж ее-то благоверный никогда и никакого отношения к полиции не имел. Но – вот надо же! – прошло совсем немного времени, и теперь перечить ее представлениям о правилах светской жизни не смел никто.

      – Не лезь на рожон, Нэнси, – пыхтя контрабандной кубинской сигарой, прямо сказала ей Маргарет, жена Бергмана. – Этих стерв уже не переделать.

      Нэнси задумалась… и согласилась.

      Она вообще была склонна соглашаться с этой почти квадратной, морщинистой, как шея черепахи, и коричневой от вечного загара женщиной. Бог весть каким чудом это произошло, но Маргарет, уже, мягко говоря, немолодая дама, сумела не только увести матерого шефа полиции Теодора Бергмана из прежней семьи, но и сделать его счастливым.

      Бергману это стоило о-очень много попорченной крови – и в Хьюстон его вызывали, и даже сместить хотели. Маленький насквозь протестантский городок блуда не терпел, а уж на страже семьи стоял, как часовой у знамени полка, – не прошмыгнуть. И тем не менее, прошло время, страсти помалу улеглись, и теперь всякий желающий мог видеть эту неприлично удовлетворенную друг другом пару гуляющей в городском парке под ручку – каждое воскресенье.

      – Ма-а, – подошел к Нэнси ее старшенький – Рональд, и она вздрогнула и вынырнула из воспоминаний.

      – Значит, так, Ронни, – опережая все, что он мог бы ей сказать, заторопилась Нэнси, – я иду в клуб, а ты делаешь уроки и только потом уже идешь гулять.

      Она заранее знала, что сейчас произойдет.

      «Ну ма-ам… – сразу же заканючит Рональд. – Мы с ребятами уже договори-ились».

      «Никаких