Чернобыльская молитва. Хроника будущего. Светлана Алексиевич

фабрику ужасов, а на самом деле в мультик. А его понять надо, потому что нам с ним жить. Я расскажу только свое…

      Было так… Объявили по радио: кошек брать нельзя! Дочка – в слезы, от страха потерять свою любимую кошку стала заикаться. Кошку в чемодан! А она в чемодан не хочет, вырывается. Обцарапала всех. Вещи брать нельзя! Я все вещи не возьму, я возьму одну вещь. Только одну! Я должен снять дверь с квартиры и увезти, дверь оставить не могу. А вход забью досками.

      Наша дверь… Наш талисман! Семейная реликвия. На этой двери лежал мой отец. Не знаю, по какому обычаю, не везде так, но у нас, сказала мне мама, покойника надо положить на дверь от его дома. Он так лежит, пока не привезут гроб. Я сидел около отца всю ночь, он лежал на этой двери… Дом был открыт. Всю ночь. И на этой же двери до самого верха зазубрины… Как я рос… Отмечено: первый класс, второй. Седьмой. Перед армией… А рядом – как рос уже мой сын… Моя дочь… На этой двери вся наша жизнь записана, как на древних папирусах. Как я ее оставлю?

      Попросил соседа, у него была машина: «Помоги!». Показал на голову: мол, ты, друг, не в себе. Но я ее вывез. Дверь. Ночью. На мотоцикле. Лесной дорогой… Вывез через два года, когда наша квартира уже была разграблена. Очищена. За мной гналась милиция: «Будем стрелять! Будем стрелять!». Конечно, они приняли меня за мародера. Дверь из собственного дома я как украл…

      Отправил дочку с женой в больницу. У них по телу расползлись черные пятна. То появятся, то исчезнут. Величиной с пятак… А ничего не болит… Их обследовали. Я спросил: «Скажите, какой результат?» – «Не для вас». – «А для кого же?»

      Вокруг тогда все говорили: умрем-умрем… К двухтысячному году белорусы исчезнут. Дочке исполнилось шесть лет. Ровно в день аварии. Укладываю ее спать, она мне шепчет на ухо: «Папа, я хочу жить, я еще маленькая». Я думал, она ничего не понимает… А она увидит в детском садике няню в белом халате или в столовой повара – с ней истерика: «Не хочу в больницу! Не хочу умирать!». Белый цвет не переносила. Мы даже в новом доме белые занавески поменяли.

      Вы способны себе представить сразу семь лысых девочек? Их в палате было семь… Нет, достаточно! Я кончаю! Когда я рассказываю, у меня чувство… вот сердце подсказывает: ты совершаешь предательство. Потому что я должен описывать ее как чужую… Ее мучения… Жена пришла из больницы. Не выдержала: «Лучше бы она умерла, чем так мучиться. Или мне умереть, чтобы больше не смотреть». Нет, достаточно! Я кончаю! Не в состоянии. Нет!

      Положили ее на дверь… На дверь, на которой когда-то лежал мой отец. Пока не привезли маленький гроб… Он был маленький, как коробка из-под большой куклы. Как коробка…

      Я хочу засвидетельствовать – моя дочь умерла от Чернобыля. А от нас хотят, чтобы мы молчали. Наукой, мол, еще не доказано, нет банка данных. Надо ждать сотни лет. Но моя человеческая жизнь… Она же меньше… Я не дождусь. Запишите. Хотя бы вы запишите: дочку звали Катя… Катюшенька… Умерла в семь лет…

      Николай Фомич Калугин, отец

      Монолог одной деревни о том, как зовут души с неба, чтобы с ними поплакать и пообедать

      Деревня