Из деревенского дневника. Глеб Успенский

бабы тараторили о своих бедах, наконец ушли. Меня заинтересовал Федюшка Корзухин, которого я знал. Это – мальчик лет тринадцати, и, как мне казалось, умный, грамотный. Отец его хвалился даже, что «хоть сам от безграмотства пропадаю, ну только уж сынишку произведу…» И вот такой-то Федюшка поверг бабу в большое горе именно своей безграмотностью.

      При первой встрече я спросил его:

      – Это ты, что ль, Аксинье билет-то Марьин читал?

      – Мы.

      – Ты что ей там прочитал-то?

      – Что писано.

      – Нет, не то, что писано.

      Я рассказал ему всю историю. Оказалось впрочем, что и отец и Аксинья уже намылили ему голову.

      – Как же это ты?

      – Я читал… все…

      – Как же ты не понял, что написано? Разве там много напечатано?

      – Не… не много…

      – И ты не понял?

      – Не…

      – Долго ли ты учился?

      – Три зимы…

      – Плохо, брат!

      Мы расстались.

      Под впечатлением этого разговора иду к учителю, с которым я был уже давно знаком.

      По случаю летнего времени учитель перебрался из маленьких комнат своей квартиры при училище в большую классную комнату. Я застал его за таким занятием: он ходил на четвереньках по какой-то разноцветной, как мне показалось, простыне и был окружен чашками с клеем, обрезками разноцветной бумаги, тряпками и проч.

      – Что это вы такое делаете?

      – Вот вензель… «А» – видите… Аким Иванычу в день ангела.

      – Что это вы всё Аким Иванычу да Аким Иванычу?

      – Нельзя… Хороший человек – раз, а во-вторых – член. А я ведь еще землемерием занимаюсь при съезде, в летнее-то время; он – мой начальник, вот я и желаю ему…

      Учитель шмыгнул ладонью по носу, полюбовался буквою А, почти уже написанной на простыне, и продолжал:

      – Видите, какой у меня план… Я взял за женой в деревне Болтушкине два дома. Теперь они отдаются за бесценок, вот я и хочу перейти туда. Тогда у меня в одном доме школа, в другом верх – сам займу, а низ – под кабак сдам. Огороды свои. Видите? Жалованье то же, что и тут, а поглядите-кось, сколько расчету-то… Ну, а Аким-то Иваныч меня не пускает, потому я хором здесь дирижирую… не хочет пустить… Говорит: «тогда от съезда откажем». Ну вот я ему и хочу сюрпри-зик… Хе-хе-хе… авось!

      Добродушно радовался учитель своей штуке и своему плану и долго потом расписывал мне, сколько у него останется лишку, если он перейдет в Болтушкино.

      – Капуста, например, или репа, морковь там, то есть все, все, все, все – свое!..

      Говорил он с восторгом, поводя рукой, как бы обозначая какие-то широчайшие горизонты, переполненные репой, морковью, всем, всем…

      Долго мы толковали на эту тему; наконец, уходя, я сказал учителю:

      – А вот ваш один ученик какую штуку отмочил… – И рассказал ему историю о Федюшке, который, учась три года, не мог понять прочитанного.

      – Э, батюшка, – добродушно проговорил учитель: – хотите вы от них!.. Подите-ко, обломайте их, чтоб они понимали-то… И-и! Всех дураков не переучишь! Слава богу, хоть на экзаменах-то