Жанры восточная повесть и восточное сказание в поэзии М. Ю. Лермонтова. Виталий Олейник

дети могут быть беспощаднее самих взрослых. Естественная для них жестокость сплошь и рядом превращается в подлинную свирепость, поскольку они вообще не способны еще осознавать чужую боль. Лермонтов воистину мудр, прозорлив и честен. И, слава Богу, что составители учебников по родной речи и по русской литературе в течение второй половины ХIХ и всего ХХ века попросту не поняли смысла «Трех пальм». Они, как заведенные, включали эту чрезвычайно сложную и весьма крамольную притчу в корпус хрестоматий для школьного чтения, наряду с «Родиной», «Бородино», «Когда волнуется желтеющая нива», «Пророком», «Умирающим гладиатором», «Парусом», «Ангелом» и «Веткой Палестины». В советский период, разумеется, этот список пополнился бунтарскими «Мцыри» и «Смертью поэта».

      Уровень изученности этого знаменитого произведения Лермонтова устанавливается довольно просто. Дело в том, что в стихотворении имеется слово, которое, как меченый атом или как кольцо на птице, способно выполнять роль исследовательского маркера. Введем в поисковый запрос слово «фарис», и компьютер выдает в качестве его источника текст именно «Трех пальм»: «И белой одежды красивые складки / По плечам фариса вились в беспорядке». То есть, ни до, ни после Лермонтова это слово в русской письменности вообще до сих пор не употреблялось. И вполне понятно, что это объясняется тем, что данное словоупотребление так и осталось «темным» и для читателей, и для самих историков литературы.

      Разумеется, это – факт просто вопиющий. Действительно, невозможно себе даже вообразить, чтобы итальянцы что-то там не поняли в лексике Данте или Петрарки, испанцы – в произведениях Сервантеса, Кальдерона или Лопе де Вега, англичане – в текстах Шекспира, Донна или Мильтона, немцы – в сочинениях Гете или Шиллера. А у нас, как оказалось, пожалуйста. Лермонтов – несомненно, один из величайших поэтов России – остается, фактически, не совсем прочитанным.

      Случайность? Едва ли. То, что с этим словом не все в порядке, догадались, безусловно, и составители энциклопедии. Работая над алфавитно-частотным словарем языка Лермонтова, они решили выйти из затруднения, написав слово с большой буквы. Получилось вроде бы имя собственное: Фарис (С. 760). И объяснять ничего не нужно. Кроме того, что в самом тексте стихотворения слово почему-то сохранило прописную букву. Конечно, с научной точки зрения это – не просто хитроумная уловка, а элементарная фальсификация, явное мошенничество. Вместо аутентичного текста нам косвенно предлагается примитивная подделка. Поэт такого уровня, как Лермонтов, не мог в данном случае величать совершенно незнакомую нам личность каким бы то ни было именем собственным.

      Разумеется, соображения такта и уважение к предшественникам, по идее, должны были бы снизить градус нашего недоумения, а, тем более, возмущения. Людям свойственно ошибаться. Но в том-то и дело, что этот казус, как и многие другие просчеты