Дама с рубинами. Синяя борода. Евгения Марлитт

мне непременное условие, чтобы я позволил ему жить в городе, потому что у его жены хроническая болезнь, которая требует иногда немедленной врачебной помощи.

      – Вот оно что! – Советница на минуту замолчала, потом заявила коротко и решительно: – Согласна, против этого ничего нельзя возразить. С меня было бы довольно, если бы эта кокетка перестала порхать по галерее и голос ее не раздавался бы во дворе. Ведь есть же в городе квартиры для бедных людей!

      – Вы бы желали, чтобы я ни с того ни с сего выгнал Ленца из его тихого убежища только потому, что у него красивая дочь? – В глазах Лампрехта сверкнул мрачный огонь, когда он взглянул на старуху. – Все мои люди подумали бы, что Ленц в чем-то провинился, а я этого не желаю и ни за что не сделаю, выкиньте подобные мысли из головы, матушка!

      – Но, боже мой, надо же что-то делать, так не может продолжаться! – воскликнула она почти с отчаянием. – Мне остается только пойти к ним самой и постараться уговорить девушку уехать. Я не постою даже за деньгами, если понадобится.

      – Вы действительно думаете так сделать? – В его голосе послышался испуг. – Вы будете смешно выглядеть, а главное, подорвете этим странным поступком мой авторитет как хозяина. Можно будет подумать, что судьба моих служащих зависит от ваших частных интересов. Я этого не потерплю. – Он приостановился, почувствовав, что зашел слишком далеко в разговоре с чувствительной дамой. – Я всегда считал за счастье, что родители моей покойной жены живут у меня в доме, – прибавил он уже с бóльшим самообладанием. – Ваша власть в нашем домашнем обиходе была всегда полной и безграничной, я остерегался в чем-нибудь ущемить ваши права, но требую, чтобы вы не вторгались в мою область. Простите, милая матушка, но между нами могут возникнуть по этому поводу неприятности, что было бы нежелательно для нас обоих.

      – Ты горячишься понапрасну, мой милый, – холодно перебила советница, заставив его замолчать движением руки. – В сущности же ты отстаиваешь так упорно только свой каприз, потом тебе будет совершенно все равно, где и как живет живописец Ленц с семейством. Я тебя хорошо знаю. Но, как бы то ни было, я уступаю. Конечно, у меня не будет с этих пор ни минуты покоя, я всегда буду настороже.

      – Вы найдете во мне самого верного союзника, будьте покойны, матушка, – сказал он с сардонической улыбкой. – Даю вам слово, что не будет больше ни ночных прогулок, ни высокопарных сонетов. Я, как полицейский, буду следовать по пятам за влюбленным юношей, положитесь на меня.

      Дверь в галерею чуть слышно отворилась, в зале раздались быстрые, вприпрыжку, шаги.

      – Можно войти, папа? – послышался голосок Маргариты, и пальчики ее что есть силы застучали в дверь.

      Лампрехт отворил и впустил обоих детей.

      – Дитендорфское печенье вы съели еще вчера, лакомки этакие, а теперь не осталось никаких сладостей.

      – Нам ничего и не надо, папа. У нас внизу есть сладкий пирог, – сказала девочка. – Тетя Софи просит дать ей ключ от комнаты в конце коридора, которая всегда заперта.

      – Оттуда