Дама с рубинами. Синяя борода. Евгения Марлитт

Я ведь прекрасно знаю, как тебе приятны приглашения в аристократические дома, и не припомню, чтобы ты когда-нибудь противоречил господствующим там мировоззрениям.

      На это резкое, но справедливое замечание господин Лампрехт ничего не возразил. Он упорно смотрел на висевший перед ним на стене пейзаж и спросил после короткой паузы:

      – В чем же вы упрекаете Герберта?

      – В унизительном волокитстве, – вспылила советница. – Не будь это слишком грубо и вульгарно, я бы сказала, чтоб эта Бланка Ленц провалилась в преисподнюю. Мальчик постоянно стоит у окон галереи и смотрит на пакгауз. А вчера сквозняк на лестнице принес к моим ногам розовый листок, который, вероятно, выпал из тетради влюбленного юноши и на котором был написан, как и следовало ожидать, пламенный сонет Бланке. Я просто вне себя!

      Лампрехт стоял все в той же позе, повернувшись спиной к теще, но вдруг взмахнул сжатой в кулак рукой, словно стегнул кого-то воображаемым хлыстом.

      – Молокосос! – проворчал он, когда теща в изнеможении замолчала.

      – Не забудь, что этот молокосос еще и знатного происхождения, – тут же заметила она, подняв палец.

      Лампрехт резко засмеялся:

      – Простите, милая матушка, но я не могу, при всем моем желании, считать опасным обольстителем безбородого сына господина советника, несмотря на ореол его рождения.

      – Предоставь об этом судить женщинам, – раздраженно сказала советница. – Я имею основание думать, что во время своих ночных прогулок он бродит под деревянным балконом этой Джульетты.

      – Он осмеливается? – перебил Лампрехт, и его красивое лицо до неузнаваемости исказилось от гнева.

      – Осмеливается по отношению к дочери маляра? Ты бог знает что говоришь! – воскликнула, в свою очередь, глубоко возмущенная старуха. Но зять не стал выслушивать потока ее раздраженных слов, который должен был за этим последовать, а отошел к окну и начал так сильно барабанить пальцами по стеклу, что оно зазвенело.

      – Скажи мне, бога ради, Болдуин, что с тобой? – спросила советница несколько смягченным, но все же раздосадованным тоном, идя следом за ним.

      – Как вы этого не понимаете, матушка? – спросил он вместо ответа. – В моих владениях, даже в моем собственном доме, мальчишка, школьник вызывает на свидания, а я, по-вашему, не должен возмущаться? Не будем сердиться, матушка! – сказал он спокойнее, презрительно пожимая плечами. – С подростком, который должен бы знать только свой греческий и латынь, нетрудно справиться. Разве я говорю неправду?

      – Вот видишь, мы с тобой одного мнения, хотя ты слишком жёсток в выражениях, – с видимым облегчением воскликнула советница.

      – Чтобы жениться на дочери живописца по фарфору… Возможно ли? Его превосходительство наш будущий министр… – рассмеялся Лампрехт.

      – Карьера Герберта вызывает у тебя сегодня едкую насмешку. Но чему быть – того не миновать, – сказала она колко. – Оставим это, однако, теперь главное, чтобы он хорошо выдержал