Ворота судьбы. Александр Иванович Щербаков

плывший впереди нас, замахал руками, замотал головой и словно выплюнул из одеревеневших губ всего одно слово:

      – Потом.

      Ранетковая аллея кончилась, мы завернули по дорожке вправо и тотчас увидели избушку Кузьмы, отчетливо белевшую между деревьями. Теперь по обе стороны от нас кустились приземистые яблони, увешанные золотистыми и краснобокими плодами. Мы невольно остановились, пораженные их обилием и крупностью, но остановились лишь на момент – Гыра, стиснув зубы и играя желваками, показал нам кулак, и мы обреченно засеменили вслед за ним с той смелостью отчаяния, с которой, наверное, идут люди через минное поле.

      Настораживала и пугала абсолютная тишина. По нашим предположениям, непременно должна была залаять Дамка, как она завсегда лаяла даже на людей, проходивших вблизи сада; на ее лай должен выйти Кузьма, с которым мы намерены были завести доверительную беседу. Однако Дамка подозрительно молчала, и не было видно ни Кузьмы, ни даже его старой лошади Мухортухи, которая обычно паслась на привязи возле сторожки. И вообще никого не было. Была только гнетущая тишина. Птицы и те, кажется, исчезли из этого странного, словно заколдованного сада.

      Так, никем не окликнутые, не остановленные, мы дошли до самой избушки. Увидели, что она не замкнута, но, должно быть, пуста. Проверить мы не осмелились, а только постояли минуту-две в нерешительности и уже хотели было ретироваться не солоно хлебавши, но Гыра вдруг набрал воздуху в грудь и, сложив ладони рупором, затрубил на всю окрестность:

      – Дя-а-дя Кузьма! Ау, кто здесь живой?

      Никто ему не ответил. Тогда и мы с Ванчей стали подвывать долговязому Гыре срывающимися голосами:

      – Дядь Кузьма, а дядь Кузьма, откликнись!

      Однако и на наши голоса никто не отозвался. Подождав еще немного, мы побрели назад, обескураженные совершенно непредвиденным приемом. Кажется, приуныл даже смешливый Ванча. Он теперь шел иноходью впереди, а Гыра замыкал нашу незадачливую депутацию и уже не «плыл» широким гусиным шагом, как прежде, а тащился сзади, спотыкаясь и все оглядываясь на сторожку в надежде увидеть возле нее рыжебородого Кузьму. Мы с Ванчей жадно глазели по сторонам на тугие, увесистые, с добрый кулак яблоки, сиявшие между листьями, и сглатывали слюнки.

      Уже невдалеке от сворота на ранеточную аллею Гыра, идя с повернутой назад головой, больно наступил мне на пятку. Я взвыл и отпрянул в сторону, к низенькой стелющейся яблоньке. И вдруг где-то в глубине сада, за сторожкой, раздался раскатистый выстрел. Мы непроизвольно пригнулись, сжались от страха и, переглянувшись, опрометью бросились бежать. Тут же послышался хриплый, но звучный, как в бочку, лай Дамки, что-то зашумело, затрещало в кустах, и следом громыхнул второй выстрел. В тот же миг по листьям соседних яблонь прошуршала волна, похожая на град, и я, удирая, краем глаза успел поймать, как на самом крупном яблоке справа словно вспыхнули рваные дырки и белые царапины. «Дробь или соль?» – мелькнуло у меня в голове, и спину прошило острым, расслабляющим ознобом.

      Гыра