Полное собрание сочинений в одном томе. Илья Ильф

пребывания в тюрьме.

      – Слушай, Генриетта, – сказал он жене, – пора уже переносить мануфактуру к шурину.

      – А что, разве придут? – спросила Генриетта Кислярская.

      – Могут прийти. Раз в стране нет свободы торговли, то должен же я когда-нибудь сесть?

      – Так что, уже приготовить белье? Несчастная моя жизнь! Вечно носить передачу. И почему ты не пойдешь в советские служащие? Ведь шурин состоит членом профсоюза, и – ничего! А этому обязательно нужно быть красным купцом!

      Генриетта не знала, что судьба возвела ее мужа в председатели биржевого комитета. Поэтому она была спокойна.

      – Может быть, я не приду ночевать, – сказал Кислярский, – тогда ты завтра приходи с передачей. Только, пожалуйста, не приноси вареников. Что мне за удовольствие есть холодные вареники?

      – Может быть, возьмешь с собой примус?

      – Так тебе и разрешат держать в камере примус! Дай мне мою корзинку.

      У Кислярского была специальная допровская корзина. Сделанная по особому заказу, она была вполне универсальна. В развернутом виде она представляла кровать, в полуразвернутом – столик; кроме того, она заменяла шкаф: в ней были полочки, крючки и ящики. Жена положила в универсальную корзину холодный ужин и свежее белье.

      – Можешь меня не провожать, – сказал опытный муж. – Если придет Рубенc за деньгами, скажи, что денег нет. До свиданья! Рубенc может подождать.

      И Кислярский степенно вышел на улицу, держа за ручку допровскую корзинку.

      – Куда вы, гражданин Кислярский? – окликнул Полесов.

      Он стоял у телеграфного столба и криками подбадривал рабочего связи, который, цепляясь железными когтями за столб, подбирался к изоляторам.

      – Иду сознаваться, – ответил Кислярский.

      – В чем?

      – В мече и орале.

      Виктор Михайлович лишился языка. А Кислярский, выставив вперед свой яйцевидный животик, опоясанный широким дачным поясом с накладным карманчиком для часов, неторопливо пошел в губпрокуратуру.

      Виктор Михайлович захлопал крыльями и улетел к Дядьеву.

      – Кислярский – провокатор! – закричал брандмейстер. – Только что пошел доносить. Его еще видно.

      – Как? И корзинка при нем? – ужаснулся старгородский губернатор.

      – При нем.

      Дядьев поцеловал жену, крикнул, что, если придет Рубенс, денег ему не давать, и стремглав выбежал на улицу. Виктор Михайлович завертелся, застонал, словно курица, снесшая яйцо, и побежал к Владе с Никешей.

      Между тем гражданин Кислярский, медленно прогуливаясь, приближался к губпрокуратуре. По дороге он встретил Рубенса и долго с ним говорил.

      – А как же деньги? – спросил Рубенс.

      – За деньгами придете к жене.

      – А почему вы с корзинкой? – подозрительно осведомился Рубенс.

      – Иду в баню.

      – Ну, желаю вам легкого пара.

      Потом Кислярский зашел в кондитерскую