Вахта. Степан Зозулин

отец!

      – Это о какой ты там безвестности всё толкуешь? – Со смешком в голосе ответил Еремеев. – Разве это не я создал всё то, на чём вы с Б. живя, меня же и попрекаете?

      Сын не выдержал насмешки и вскочил со стула. Отец даже головы не повернул в его сторону.

      – Опять ты за своё! Сколько я уже времени потратил, а ты всё твердишь: Еремеев, Еремеев, Еремеев.

      – Да, да. А вы с этой фамилии до сих пор кормитесь, – напомнил он сыну.

      – Ладно, это выше моих сил. В конце концов, у нас полное право подписывать в портфель, кого захотим. А Юдин – настоящее открытие. Наш шанс!

      Еремеев-младший подошел было ко мне, и я невольно отшатнулся. Но тут же вспомнил об оставленных вещах и вернулся к столу.

      Только теперь отец соизволил взглянуть на сына.

      – Не знаю, гордилась бы мать… Или твой теперешний вид вверг бы её в уныние?

      Он рассуждал вслух и если бы не смотрел сейчас на сына, я бы подумал, что Еремеев говорит сам с собой.

      – Наверное, всё-таки гордость. Она всегда была к тебе благосклонна.

      Когда он проговорил это, я вдруг увидел, что его силуэт заплывает, заволакивается. Делается размазанным, едва различимым. На секунду передо мной предстал слепок совсем с другого человека.

      Он сказал это специально. Не считал так на самом деле. Я это почувствовал.

      И мне захотелось крикнуть об этом сыну. Я подбежал, уже находился прямо над ним. Он был пониже ростом, можно было наклониться над самым ухом и прокричать нужные слова.

      Секундное наваждение.

      Еремеев-младший не слышал. Все крики оказались тщетны. Почувствовал себя беспомощным духом, загнанным в прозрачную колбу. За земные грехи я был проклят смотреть и слушать.

      Реакция проявилась незамедлительно. Еремеев-младший вернул на место поднятый портфель и ухватился руками за спинку стула. Его плечи передернуло, силуэт вздрогнул. И от меня это не укрылось.

      Он вдруг оттолкнулся руками и на излёте движения настиг одним шагом отца. Склонился над ним и протянул руку. Она зависла у отцовского плеча. Силуэт туманился и клубился серыми нитями; но было ясно, что она сжата в кулак и вот-вот сорвётся.

      Еремеев-старший не реагировал. Сидел не шелохнувшись. Не давал повода – и тем делал положение сына смехотворным. Тот обмяк, запрятал руку в карман и отступил.

      Спросил бесцветным голосом:

      – Откуда ты можешь знать? Всё равно ведь никого не слушаешь. Как и тогда.

      – Я уже говорил тебе много раз: ты ошибаешься! Это было только её решение.

      – Нет! – Крикнул Еремеев-младший, снова выходя из равновесия.

      Крик разнёсся в тишине видения резко и остро. Как нож. Фрагмент качнулся и чуть было не выскользнул из моего сознания. Стоило больших усилий удержаться на месте.

      А сын всё кричал. Словно выдернуло из раковины пробку.

      – Не смей так говорить! Это ты погубил её! Одно слово, и она отправилась бы хоть на край света. А ты захотел оставить её при себе. Она была вещью. Хуже, чем секретарша! Не