Семья напрокат. Майя Бессмертная

и из-под полуопущенных ресниц продолжаю наблюдать за спортсменом. Но тот абсолютно невозмутим и холоден – как будто не он просил у Елены несколько минут назад номер телефона.

      Ну, ладно.

      – Рассказываю всё с самого начала. Итак, мои родители умерли уже давно – когда мне едва исполнилось восемнадцать лет. Я к тому моменту уже был подающим надежды хоккеистом, получал выгодные предложения от клубов и получал неплохие деньги. Моя сестра Ангелина – на пять лет младше меня, то есть ей сейчас двадцать восемь.

      Мужчина отправляет в рот один из роллов, а я подсчитываю в уме – сколько же ему лет. Получается, что тридцать три. А мне – двадцать шесть, то есть мужчина на семь лет старше меня! Ого, а так – и не скажешь.

      – Перебрался в Америку, в Лос-Анджелес. Потом перетащил туда сестру. Мне в Америке было некомфортно, а вот Ангелине жизнь там понравилась. Бабушка жила всё это время в России, в городе Тула и считалась нашим опекуном. Но, фактически, она нас и не видела. В общем, разбросала нас жизнь. Ангелина осталась в США, в том году вышла замуж за американца. Теперь она – миссис Дэвис. Её супруг – Итен, художник. Сейчас пытается активно раскрутиться на этом поприще. По правде сказать, у него пока не очень-то получается, но Ангелина, как настоящая жена декабриста, свято верит в талант своего муженька. По мне – лучше бы он шёл работать грузчиком, а не холсты марал. Ну, да ладно. Я вернулся в Москву, купил квартиру. А бабушка так и осталась в Туле. Переезжать ко мне или к Ангелине она категорически отказывается.

      – А причём тут я? Наличие невесты и сына?

      Максим Дмитриевич морщится, отправляя очередной ролл в рот, и внимательно смотрит на меня.

      – Ну, потому что, ещё неделю назад у меня действительно были невеста и семимесячный сын.

      Я застываю с бамбуковыми палочками в руках, боясь задать дурацкий вопрос. Полонский – невозмутимо пережёвывает пищу, а я прикусываю язык. Неужели, они умерли, а хоккеист просто боится сказать бабушке правду?

      – Вы чего застыли, как статуя?

      Я сглатываю слюну, опуская глаза в стол:

      – Но ведь придётся когда-нибудь сказать правду.

      – Нет, не придётся! У бабушки слабое зрение – ей восемьдесят шесть лет, и она практически ослепла. Наконец-то, она поддалась уговорам Ангелины, и переедет к ней. Ну, подержит она правнука на ручках, и успокоится.

      – Но как вы потом объясните отсутствие мальчика? Люди же не воскресают…

      Я запинаюсь, понимая, что зря заговорила об этом. Скорее всего, мужчине больно вспоминать о смерти любимой женщины и маленького ребёнка. А тут я… Чёрт!

      Полонский округляет глаза, и из его красивого рта начинают вырываться совсем нелицеприятные эпитеты в мой адрес.

      – Маргарита, вы ненормальная? Я что, говорил о смерти? Я отсужу сына у Лизаветы и буду растить мальчишку сам!

      Я в изнеможении откидываю волосы со лба:

      – Что, чёрт побери, происходит? Какая Лизавета?

      – А, я ж вам забыл рассказать!

      Мужчина хлопает себя по бедру, и отпивает глоток из чашки. Я вздыхаю – ну, наконец-то, теперь узнаю всю