Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая. Иван Макарович Яцук

устало согласился Лев Кириллович.– Возьму сто первым. Учти, будешь учиться за свой кошт.

      – Хорошо, хорошо. – радостно согласился Толстой.

      Энтузиазм боярина объяснялся просто. Петр Андреевич в городке, где он был воеводою, заелся с одним из стрелецких начальников, который пригрозил, что расскажет, когда поедет в Москву, как Толстой совал ему деньги, чтобы стрельцы кричали за Софью.

      Глава пятьдесят шестая. Бунт Циклера

      Ко всему тому начался розыск по делу полковника Цыклера – одному из вернейших слуг царевны Софьи. Полковник, правда, одним из первых пришел под Троицу, но Петр уже знал цену такому быстрому переходу от врагов в союзники и недоверял Цыклеру, а потому после Азова послал его строить новую крепость Таганрог. Условия жизни были тяжелые, и Цыклер не выдержал: выходило, что вместо награды за верность его превратили в тягловую лошадь. Полковник стал бранить Петра почем зря, подбивать стрельцов на неповиновение. Тут его и схватили. А полковник многое знал о степени истинного участия Петра Толстого в событиях 1682года. Что полагается за такое участие, хитрый боярин знал хорошо.

      Вот и стал Петр Андреевич, которому уже перевалило за пятьдесят, на коленях проситься на учебу в заграницу, только бы чаша государевой мести его миновала, только бы памятью былое заросло, только бы тебе никто не напомнил, что стрельцов науськивал и старине предан в глубине души своей, хоть и парик напялил. Лев Кириллович, человек незлобивый, конечно, не знал всей тяжести вины боярина, потому и решился определить Толстого в товарищество, направляемое в заграницу: вдруг кого-то недосчитаются, тогда и Толстой пойдет в общий счет – приказ-то царя надоть исполнять неукоснительно.

      Следует отметить, что Петр Андреевич сполна оправдал оказанное ему доверие. Будучи уже в летних годах определен юнгою на корабль, он досконально изучил матросское дело, храбро отбивал абордажные атаки пиратов, стал помощником капитана, и его не хотели отпускать с корабля.

      Боярин с перепугу овладел итальянским и французским языками и только боялся вестей из России. Для себя он твердо решил, что ежели будут вызывать на родину досрочно, то останется в Италии.

      Но судьба и на сей раз багосклонно отнеслась к счастливцу. Молодого царя мало интересовала судьба незначительного боярина, хотя его имя однажды и прозвучало на допросе. Петр лично пытал Цыклера, добиваясь от него новых сведений об участии царевны Софьи в заговоре.

      Полковник, теряя власть над собой от жестоких истязаний, стал послушно бормотать то, что от него требовали. Но больше все-таки Цыклер говорил о злоехидных происках Милославского. О Софье говорил вскользь, но и того хватило, чтобы привести Петра в состояние белого каления. «Сука, блядь последняя, – кричал царь вне себя в присутствии Голицына, Льва Кирилловича и других самых близких бояр.–На помост ее. Сколько еще я буду слышать о тех стрельцах, о моем убиении? Отрубить ей голову, убить ту змею подколодную.

      – Невозможно, Петр Алексеевич,– возражал