Корявое дерево. Рейчел Бердж

не приходилось видеть кромешную тьму.

      Сейчас, когда я лежу здесь, мне кажется, что у темноты есть вес. Она давит на мою кожу, и я укрываюсь плотнее и сворачиваюсь в клубок. Я жажду забытья, которое принес бы сон, но мои мысли не дают мне заснуть. Мой разум изучает кровоточащую рану в моей душе подобно тому, как язык то и дело дотрагивается до ссадины во рту.

      Меня что-то разбудило – какой-то шум. Я обвожу взглядом незнакомые тени и пытаюсь расслышать что-то помимо скорбного воя бури. Ничего. Возможно, этот звук мне приснился.

      Лает собака. Громкий, резкий лай, заглушающий рев ветра.

      Должно быть, о Гэндальфе кто-то заботится. Не оставили же его на произвол судьбы. Я вспоминаю все те года, которые мы с ним провели вместе. Я любила сворачиваться калачиком на полу у огня, прижавшись к нему и погрузив пальцы в мягкую серую шерсть. Пес, бывало, толкал меня головой, чтобы я почесала его за ушами, а он в ответ лизал меня в нос.

      Я приподнимаюсь, опираясь на локоть, и прислушиваюсь к ветру, который стонет все неутешнее. Возможно, Гэндальф сумел пробраться в дровяной сарай, а ветер захлопнул за ним дверь. И он заперт там, как в ловушке. Бедняга, наверняка внутри стоит жуткий холод.

      Снова слышится лай.

      На кухонном буфете Мормор держит электрический фонарик. Я могла бы надеть куртку и пойти посмотреть. Я дрожу и еще плотнее закутываюсь в одеяло. До сарая недалеко, но от мысли о том, что мне придется выйти из хижины, меня охватывает страх.

      Лай раздается опять, на сей раз громче.

      Нет, я не могу оставить его на холоде в такое ненастье.

      Я встаю и начинаю в темноте ощупью искать выключатель на холодной стене. Свет включается, и мои напряженные плечи расслабляются от облегчения. Электричество здесь всегда подавалось с перебоями, особенно в ненастную погоду, поэтому Мормор и держала в доме масляные лампы. Правда, летом они были нам практически не нужны, поскольку в это время года здесь никогда не бывает по-настоящему темно. Мне в голову вдруг приходит ужасная мысль: сейчас конец зимы, а значит, светлое время суток длится всего несколько часов.

      В кухне я надеваю куртку и сапоги. Мое дыхание застывает в воздухе, пока я беру с буфета фонарик. Его тяжелый металлический корпус холоден, как лед, но твердость металла успокаивает меня. Я щелкаю кнопкой, и он загорается – не очень-то ярко, но это все-таки лучше, чем мочить под дождем мой телефон.

      Я открываю дверь домика, и ледяной дождь жалит мое лицо, точно тысячи иголок. От ужасающего холода у меня перехватывает дыхание. Вдохнув соленый морской воздух, я выхожу в ночь. Отсюда до побережья всего две мили, но сейчас вокруг нет ни полей, усеянных желтыми цветами, ни сверкающего под солнцем моря за ними – кругом одна только чернота. Огромные пространства острова – его длинные широкие пляжи, зубчатые горы, густые леса – нисколько не пугали меня, когда на дворе стояло лето, но сейчас, в темноте… сейчас мне совсем не нравится думать о том, что там может таиться.

      Спустившись по шатким ступенькам