Опасная прелесть быстрых снов. Сергей Бойко

в губы, и сама же смутилась своего порыва – моя маленькая крошка! – и зарделась, а этот субчик снисходительно потрепал бедную девочку по щеке.

      – Не надо так волноваться, – ласково произнес он. – Наша любовь еще впереди. А пока…

      Он поднялся над столом, громоздкий как самосвал, и я уже решил, что сейчас он разорвет меня на куски, – такая в нем чувствовалась неукротимая сила, – но он вдруг хлопнул в ладоши и каркнул:

      – Маскарррааад!!!

      Остальное, за тем последовавшее, ощущалось весьма приблизительно: какие-то массы покойников в кафе и потом на улицах, площадях, загаженных скверах и пустырях; страшные рожи, слепые глаза, оскалы вместо улыбок; исходящая веселым энтузиазмом крошка Мэри; постоянное присутствие настороженного покойника Вольдемара; болезненный молодой человек, с которым я успел подружиться, но которого никак не мог удержать около себя, потому что неведомые силы постоянно уводили его от меня в темноту; тоскливое одиночество и нескончаемое шампанское. А потом мы очутились в квартире Вольдемара. Мы стояли с ним на балконе, и он с хитрым видом демонстрировал мне содержимое небольшой коробки. Там были французские тональные пудры, гримы, лосьоны и одеколоны. И что-то еще, чем он больше всего гордился, но я глядел и не понимал, что это, собственно, за невидаль такая: два округлых белых камня-голыша с голубиное яйцо. И тут я понял – и только после этого сумел увидеть!

      Это были два стеклянных глаза, которыми мой бывший Вольдемар собирался заменить свои поблекшие буркалы! Он простодушно хвастался передо мной. А потом убрал коробку в балконный шкаф, и мы прошли в комнату.

      И снова мы пили шампанское и чем-то даже закусывали, и мой новый приятель сидел рядом, и вид у него был совсем уж болезненный: он часто прикладывал руку к груди и постанывал, но пить не переставал, и после очередного возлияния как будто оживлялся, но уже через пять минут снова хватался за сердце, и снова пил, а этот гад подливал ему, и мне тоже, и кому-то еще. А я потихоньку встал и вышел на балкон – будто бы покурить. И закурил на самом деле. Стоял курил, смотрел на черный капремонтовский дом, на кривые звезды – и тоскливо боролся со своим страхом. А потом все-таки решился…

      Я открыл балконный шкаф и вынул оттуда заветную коробочку. Один глаз полетел в левую сторону проклятой ночи, другой – в правую. Остальное я вытряхнул вниз, в пыль под балконом. Коробку швырнул к дому напротив. И вздрогнул! И обернулся…

      Покойник возвышался над компанией, подавшись вперед всем телом. Потом он взял кухонный нож и с треском вогнал его по самую рукоятку в стол – глядя в меня! И вышел из-за стола, опрокинув стул. И двинулся к балкону – то есть, ко мне…

      Я стоял, ждал, а он приближался – широкий и паскудный, как улыбка на его роже, растопырив свои грабли со скрюченными и окоченевшими серыми пальцами.

      Когда он был уже на пороге, стоял пожирал своими невидимками весь мой страх и ужас (в это время что-то с грохотом обвалилось в комнате, а внутри меня лопнула струна, удерживавшая все мои жизненные силы, но я почему-то все еще не умирал и не умирал, а это пугало стояло на пороге и пугало,